Яннарас Христос

Яннарас Христос. Родился в 1935 году. Современный греческий философ и православный богослов, профессор философии в Институте политических наук и международных исследований (Афины). Яркий представитель современной православной религиозно-философской мысли.

Научные труды, публикации:

«Истина и единство Церкви» (1977), «Свобода этоса» (1979), «Введение в философию» (1980), «Предпосылки критической онтологии» (1985), «Реальное и воображаемое в политической экономии» (1989), «Православие и Запад в Новой Греции» (1992), «Постмодерная метафизика» (1993) и др

 

***

Вера заключается в доверии

Интервью с профессором Христосом Яннарасом

Кифа: Какие проблемы Вы считаете сейчас самыми главными в современной церковной жизни?

Проф. Яннарас: Я не могу говорить о проблемах Церкви. Я могу говорить о наших проблемах, с которыми мы, члены Церкви, сталкиваемся каждый день. По моему мнению, главная проблема для нас и для вас - это проблема богословского языка. Я не представляю никакой церковной инстанции, а выражаю только свою личную точку зрения. Главная проблема заключается в том, что сейчас происходит идеологизация богословского языка и «религизация» церковного опыта, т.е. церковь рассматривает себя как религию.

Кифа: А какие положительные тенденции Вы считаете наиболее важными?

Проф. Яннарас: Наш полный провал. Никогда нельзя забывать слова апостола Павла, что «сила Божия в немощи совершается». Это другая логика, но это евангельская логика.

Кифа: Очень многие люди в теме эсхатологии видят не ожидание парусии, а страх перед апокалиптическими бедствиями. В чем Вы как богослов видите путь преодоления этих страхов и связанных с ними страха перед общением с Богом и людьми и страха перед любовью и свободой?

Проф. Яннарас: Я думаю, что страх - это следствие нашей смертной природы. Не случайно церковь постоянно говорит с нами о вере. Но внимательная вера не заключается в убеждениях. Вера заключается в доверии по отношению к Тому, Кто возлюбил нас безумной любовью. Кто из нас полностью доверяет себя Богу, тот не имеет страха. Но доверие предполагает личные отношения. И личные отношения предполагают выход из своего эго. Нужно выйти из всех крепостей, которые построит наше эго, даже из религиозных крепостей, чтобы действительно приобрести то доверие, которое отождествляется с верой и любовью. Это не нужно идеализировать. Все это надо найти в нашем повседневном опыте. Ведь даже в наших межчеловеческих отношениях, чтобы приобрести подлинное доверие, надо пройти через познание другого. И доверие совершается тогда, когда мы начинаем его любить.

Кифа: Очень немногие люди в церкви сейчас имеют связанный с этим опыт общения друг с другом на уровне общины. Отчасти это показали вопросы, которые прозвучали после Вашего доклада. Какие Вы видите практические пути возрождения в церкви доверительных, любовных и открытых отношений между ее членами?

Проф. Яннарас: По моему личному мнению, огромный долг пастырей сегодняшней церкви - это новое открытие истины и реальности прихода. Без прихода христианство становится идеологией, морализаторством. Приход является реализацией нашей экклезиологии, это значит реализацией и манифестацией церковной действенности.

Кифа: Раньше, когда человек говорил, что он живет в таком-то приходе, все его понимали. Он просто называл свой адрес, свое место жительства. Сейчас - в России, по крайней мере - таких приходов почти нет. И многие пастыри считают, что и в ближайшее время их не будет. Будут огромные храмы, которые невозможно содержать. Разобщенность людей, которые не ходят на службы и ни за что не отвечают. И жесткая епархиальная структура, которая не всегда совместима с живыми отношениями любви.

Проф. Яннарас: Именно по этой причине я говорю, что проблема нового обнаружения прихода - это проблема номер один сегодняшней церковной жизни. Если все мы поймем, что приход является центром и сущностью нашей церковной жизни, что-то начнет меняться. Но нужно, прежде всего, некое сознание, некая культивация этого понимания. Простите, это, может быть, немножко еретическая идея, но я боюсь, что в церкви это не для всех.

Кифа: Тогда как бы Вы определили, что такое приход? И различаете ли Вы приход и общину?

Проф. Яннарас: Реальность прихода - это евхаристическая община. Это определение прихода. Нельзя представить себе прихода без евхаристической общины. То, что мы называем приходом, это есть  община, в центре которой находится событие Евхаристии.

Кифа: Но это идеальная картина.

Проф. Яннарас: У нас в Греции есть приходы, в которых 90 тысяч прихожан. Но это не приход. Во время футбольного матча люди гораздо более едины, чем в таком приходе. На мой взгляд, это главная проблема. Мы не можем решить главные богословские проблемы, оставаясь подвешенными в воздухе.

Кифа: Я вспоминаю, что когда мы были в Греции, в некоторых храмах  причащались только мы вшестером. Приход как евхаристическая община - это идеал?

Проф. Яннарас: Это большая проблема. Сейчас в больших городах эта ситуация улучшилась. 

Кифа: Не является ли сам принцип современного прихода, в котором нет евхаристической общины, порождением индивидуализма? И не ведет ли он к неизбежности индивидуализма, когда человек ни за что не отвечает?

Проф. Яннарас: В этом случае приход ничего не значит, это так.

Я могу быть немного провоцирующим? Я хочу вас спросить: вы задавались вопросом, почему Добротолюбие стало таким модным теперь на Западе? Если вы читаете Добротолюбие, то вы увидите, что церкви нет, она отсутствует. Если ум, согласно Добротолюбию, сходит в сердце - все решено. Ничего больше не нужно - ни Церкви, ни евхаристии. Я не говорю о патристических текстах, которые глубоки и важны. Проблема - в выборе этих текстов. Выбор этих текстов не был сделан в церковном духе.

Кифа: Издатели Вашей книги «Истина и единство Церкви» спрашивают: не смягчилась ли за последние годы Ваша позиция по отношению к западным христианам? В книге она выражена очень жестко, так что переводчику сложно переводить.

Проф. Яннарас: Я нисколько не изменил мнения о развитии церкви на Западе. Однако мне кажется большой проблемой и реальность нашей православной церкви на Востоке. Извините, но я не могу понять то, что называется ортодоксизм и католицизм. Разница находится не на идеологическом уровне. Конечно, мы, православные, сохранили формулы церковной жизни наиболее правильными, чистыми. Да, формулы правильны, но реальность совершенно отлична от них. Меня пугает не человеческий грех - мы все грешники, меня пугает насилие над надеждой. Если мой епископ вор, это не так страшно, страшно, если он надругается над действием Святого Духа в церковной жизни. Это и есть то, что я называю насилием над надеждой.

Беседовали Александр БУРОВ,

Александра КОЛЫМАГИНА.

Синхронный перевод - свящ. Владимир ЗЕЛИНСКИЙ

КИФА № 12 (38) декабрь 2005

***

Христос Яннарас

ПРАВОСЛАВНЫЙ ПАРИЖ

Глава из автобиографической книги "О себе"

Первое, что сделали русские эмигранты, оказавшись в двадцатых годах в Париже - это построили церковь. Маленькую, бедную, но православную: входишь - даже теперь - и кажется, что находишься на Афоне. Без электричества, только свечи и лампады; иконы только византийские (в русском стиле) - это не религиозная живопись, не подражание европейским образцам. Благоговейная атмосфера, место для человеческой общности, общения личностей.

Вокруг церкви в убогих бараках разместили богословский институт. То особое, исключительно свое, что они должны были принести в Европу - это богословие. Профессора - из первой группы эмигрантов. Почти все они были специалистами в других областях знания. Сергей Булгаков, профессор политэкономии Московского университета, в Париже - священник и профессор догматического богословия. Георгий Флоровский, профессор истории Одесского университета, в Париже - священник и профессор патрологии. Василий Зеньковский, профессор философии и психологии Киевского университета, в Париже - священник и профессор философии. Кассиан Безобразов, профессор истории Ташкентского университета, в Париже - епископ и ректор института. То же самое Николай Афанасьев, Антон Карташов, Борис Вышеславцев. Более молодой Владимир Лосский - приехал в Париж двадцатилетним юношей, изучал средневековую философию и стал самым значительным богословом-систематиком диаспоры.

Изгнанные русские переселенцы принесли с собой в Европу не какую-то особую церковно-богословскую традицию: более "православную" идеологически и более "духовную" и "мистическую" практически. Нет. Тупику европейской цивилизации они противопоставили реализм своего Богообщения - оживили закостеневший язык богословского академизма и морализма. Их незаметная деятельность обладала силой "горчичного зерна" - мельчайшего семени, способного расколоть скалу.

Это было настоящей исторической неожиданностью, если не чудом. После столетий "Вавилонского пленения", пребывания в отчуждении, подражания интеллектуализму и юридическому морализму Запада, Православие вновь идентифицировало себя как "экклезиологическое" событие - событие превращения биологического индивидуума в личностное существование любовного общения жизни. Православные заявили о реализме своего опыта, о чуждости для них различных религиозных идеологем и эгоцентричной "религиозности". Их дерзновение с быстротой молнии передалось в каждую православную страну, уподобилось малой закваске, всецело менявшей настрой ума, позиции, проблематику, язык. Одновременно целое поколение римо-католиков и протестантов было "заражено" критическим отношением к застывшей "религиозности" западного христианства.

Горестно сравнивать русское и греческое присутствие в Париже - греческие переселенцы никогда не задавались и до сих пор не задаются вопросом: что особенного, исключительно их собственного, должны были они принести в Европу, что могло бы сделать их участниками ее преобразования.

Вся греческая интеллигенция Парижа, начиная с эпохи Кораиса и Психариса и вплоть до поколения Свороноса, Кастанакиса, Акселоса, Ксенакиса[1], прилагала максимум усилий лишь к тому, чтобы скорее и полнее уподобиться французам. Она обезьянничала, пыталась подражать местному образу мысли и задавалась чуждой проблематикой.

Для остальных - для большинства членов греческой общины Парижа, которая состояла из богатых дельцов, торговцев, судовладельцев, представителей старых аристократических фамилий - от их греческого происхождения остались лишь некоторые обычаи да удобная возможность для завязывания выгодных знакомств. Еще в начале века они построили в одном из наиболее аристократичных районов Парижа богатую церковь в европейском стиле. Богослужение в ней - с полифоническим хором из наемных французских оперных певцов - было не более чем религиозным представлением и удобным случаем для "бомонда" собраться вместе.

О русской диаспоре во Франции я узнал из их книг, и это перевернуло весь ход моей жизни. В Париж я приехал уже с живой потребностью непосредственно познакомиться и приобщиться к этому историческому феномену.

Из первого поколения в живых оставался только Павел Евдокимов. Высокий, стройный, аристократичный в манерах. Он жил в скромной квартире в предместье Парижа. Помню долгую аллею, которую было нужно пересекать по пути к нему. Он часто приглашал меня к себе. Мы с ним обсуждали различные проблемы. Он постоянно говорил о необходимости выработки четких критериев, иерархии приоритетов. Опытный, рассудительный, внимательный к формулировкам.

Позже я ближе познакомился и вступил в общение с уже офранцуженным вторым поколением: Николай Лосский, Борис Бобринской, Петр Струве, Михаил Евдокимов - с одними больше, с другими меньше, - а также с восхитительным Оливье Клеманом, который, не будучи изначально воспитанным в Православии, тем не менее, стал одной из главных фигур православной интеллигенции Парижа.

Углублялись личные взаимоотношения, многоценные и незабываемые. Однако самым большим открытием в Париже для меня была - впервые в моей жизни - живая реальность церковного прихода. Православие в Париже не было ни идеологией, ни "обществом", ни административным институтом, ни даже богословской школой русских. Оно состояло из "тел" приходов, собраний личностей, общающихся друг с другом.

Я вступил в тесную связь с двумя франкоязычными приходами. Первый собирался в подвале - "крипте" - роскошного русского кафедрального собора на rue Daru, возле Etoile. Кафедральный собор и его богослужения не слишком отличались от атмосферы греческого кафедрального собора. Внизу, в "крипте", все было "другое" - там подстерегала неожиданность: вдруг становилось очевидным, что люди вокруг принадлежат тебе, а ты - им, что все мы вместе составляем единую, вне-мирную общину. Просто и без какого-либо приукрашения. Живя сначала в Греции, а затем в Германии, я был знаком с некоторыми "благочестивыми" общинами: "благочестие" здесь было общим условием принадлежности приходу, однако из-за него терялась близость между членами прихода. В "крипте" же каждый приносил с собой свою инаковость, больше или меньше добродетельную, не заботясь о том, соответствует ли она принятым нормам. Объединяющим стержнем была потребность общения, предвкушение эсхатологического "царства", которое даруется каждому евхаристическому собранию.

В те годы в "крипте" служил о. Петр Струве: всю неделю он был врачом в одной парижской больнице, а по воскресеньям - священником, проникновенно совершавшим богослужение и говорившим проповеди, богословски чрезвычайно насыщенные. Традиция совмещать священство с работой до сих пор распространена в православной диаспоре. О. Петр погиб в автомобильной катастрофе, возвращаясь одним туманным днем из больницы. Я еще жил в Париже, но не помню точно года, когда это произошло. Не могу забыть плача, с которым сопровождали в последний путь этого благодатного человека.

Когда я бывал у него дома, то иногда просил почитать мне Пушкина в оригинале. Хотя я не понимал русского языка, меня очаровывала его музыкальность. В своей жизни я не знал дома более открытого, чем у Петра и Тани Струве. В любое время здесь можно было найти самых необычных людей: актеров, поэтов, русских аристократов, нищих с парижских окраин - всякой твари по паре. Всегда был накрыт чай - Струве ко всем относились одинаково тепло.

Несколько воскресных дней я посещал другой франкоязычный приход на rue St. Victor, в пятом округе Парижа. Раньше там был магазин или ресторан, который русские превратили в церковь. Некрашеные деревянные балки подпирали стены и потолок. Внутренняя обстановка создавала атмосферу благоговения и покоя. Иконостас был расписан Леонидом Успенским, который вместе с женой и семьей Лосских каждое воскресение приходил сюда на богослужение. Священником здесь был о. Габриель Генри, служащий страховой компании. Он великолепно знал греческий язык, оставшийся у него после длительного пребывания в Фессалониках.

И здесь приход был живой общиной, собранием людей, живших сознанием, что их связывает Евхаристия. В Париже я понял, что подлинность и искаженность экклезиологического события зависит от сохранения либо гибели прихода.

Перевод с новогреческого Сергея ГОВОРУНА

Адамантий Кораис (1748-1833) - родоначальник греческого Просвещения;

Яннис Психарис (1854-1929) - греческий филолог, языковед и писатель;

Николай Своронос (1911-1986) - греческий историк;

Фрасос Кастанакис (1901-1967) - писатель, ученик Психариса;

Костас Акселос (род. в 1924 г.) - философ неомарксистского направления;

Янис Ксенакис (род. в 1921 г.) - греческий композитор, член Французской Академии (с 1983 г.).

 

В продаже имеются книги автора: 

 

 

В продаже имеются книги со статьями и докладами автора: 

 

  

Сортировка:
Православная община № 51: журнал Свято-Филаретовской московской высшей православно-христианской школ..
50 руб.

Православная община № 58: журнал Свято-Филаретовской московской высшей православно-христианской школ..
50 руб.

Яннарас Христос. Истина и единство Церкви: Перевод с новогреческого / Под ред. А.В. Маркова. — М.: С..
250 руб.