Корзина покупок пуста!
О том, как в профессиональной медицинской среде обсуждаются этические вопросы репродукции и абортов, беседуют к.ф.н., профессор христианской этики Свято-Филаретовского института Давид Гзгзян и его брат, доктор мед. наук, профессор Института акушерства и гинекологии в Санкт-Петербурге Александр Гзгзян.
Д.Г.: Александр Мкртичевич, не могли бы вы нам кратко изложить, каким образом в профессиональной среде обсуждаются этические вопросы репродукции? Какие проблемы являются приоритетными? На каком основании чаще всего выстраиваются решения? И остаются ли проблемы?
А.Г.: Проблемы, безусловно, остаются, потому что в обществе не сформирован этический базис этих отношений, т.е. не сформировано на самом деле отношение к развивающимся технологиям. Они так быстро развиваются, что отношение к ним не успевает созреть и устояться. Поэтому этические вопросы, которые возникают между пациентом и врачом, по имеющимся технологиям, о возможности их существования, они решаются сразу на месте, иногда спонтанно. Это вызывает большие проблемы с точки зрения общей морали. Т.е. не сформирован заказ, что может человек пожелать.
Д.Г.: Чего морально желать? Уже на этой стадии?
А.Г.: Да, уже на этой стадии. Потому что технология может гораздо больше, чем, может быть, и нужно человеку для нормальной жизни. А желания человека всегда опережают, на самом деле, его возможности и способности.
Д.Г.: А какой бы Вы могли привести пример?
А.Г.: Ну например, возможность получения и вынашивания беременности после окончания детородной функции, т.е. в менопаузе. Это тот случай, когда природой уже как бы завершен репродуктивный цикл (речь идет о женщинах старше 50 лет), а желание такое может возникнуть. Но это желание обусловлено не физиологией и даже не заложено в человеке. Оно обусловлено тем, что существует возможность, и об этом женщина знает, что существует возможность получения такой беременности. Какой ценой эта возможность может быть дана (имеется в виду даже не финансовая сторона вопроса, а чисто практическая, медицинская), ее уже волнует меньше. Ну, естественно, потому что если человек чего-то хочет…
Д.Г.: При этом не поздоровится, и матери, и предполагаемому ребенку…
А.Г.: Отношение формируется на основании того, что есть такие материалы, например, документальные фильмы, которые волей или неволей, рассказывая о достижениях, которые есть во вспомогательных репродуктивных технологиях, рекламируют вот такого рода возможности. Дело в том, что в конкретном случае это просто возможность технологии, но она абсолютно не означает, что этим надо пользоваться.
Д.Г.: Т.е., если я правильно понял, мы имеем дело с таким феноменом, когда технологические возможности в сфере репродуктологии развиваются автономно от природных функций человека, и это само по себе может породить конфликт и моральную проблему?
А.Г.: На самом деле да. Что касается вообще биологических наук, и в частности вспомогательных репродуктивных технологий, их развитие настолько стремительно, что с технологической точки зрения возможно человеку идти на эти технологии, но при этом не сформировано, опять же хочу повторить, никакого этического отношения. И поэтому возникают очень странные ситуации, когда надо человеку объяснять, что беременность в 50 лет может привести кроме всех этических проблем, которые возможны, к тому, что в таком возрасте очень вероятны соматические нарушения, что эта беременность будет для ее здоровья очень проблематичной, равно как и для последующего благополучного роста ребенка, для того, чтобы в семье сформировался нормальный климат и т.д. Это немедицинская проблема! И тем не менее, врачи сталкиваются с пожилыми людьми, с которыми надо решать вот такие вопросы.
Д.Г.: Т.е. получается, что врач в силу отсутствия какого-то внятного социального этического консенсуса, находится на переднем крае решения задач, к которым он не готов и собственно не обязан быть готов?
А.Г.: Во-первых, это так, поскольку врач просто на сегодняшний день в одиночку должен решать вопросы, что ему не под силу. Не то чтобы не должен. Он их должен решать. Но с другой стороны, нет никаких ориентиров, никакого не просто законодательства, а нет никаких моральных ориентиров. И это на самом деле достаточно пугающая ситуация.
Д.Г.: Ясно. Следующий вопрос касается более привычных для репродуктолога проблем. Я хочу спросить о так называемых правах эмбриона и соответственно затронуть смежные вопросы, связанные с тем, как быть с оплодотворенными эмбрионами, которые не стоит или невозможно имплантировать. Вопрос о целесообразном количестве этих самых имплантантов и о моральном аспекте так называемого выбраковывания эмбрионов. Вот этот круг проблем.
А.Г.: На самом деле здесь этический вопрос возникает относительно того, как относиться к эмбриону. Понятно, что это живая клетка, на самом деле это так и есть. Все живое нехорошо уничтожать. Но в обществе существует такое устойчивое мнение, что эти эмбрионы кто-то уничтожает, что-то с ними делает, над ними ставятся эксперименты и так далее. Надо сказать, что это не совсем так, а лучше сказать, совсем не так, поскольку, что касается вспомогательных репродуктивных технологий, на сегодняшний день рутинным методом считается в России перенос двух эмбрионов наиболее хорошего качества. Относительно качества сразу нужно оговориться, что оценивается морфологическая состоятельность эмбриона, т.е. морфологически наиболее полноценные эмбрионы переносятся в полость матки на третий или пятый день. Остальные эмбрионы, если таковые есть, и они хорошего качества, подвергаются криоконсервации, т.е. замораживанию. Что касается некачественных эмбрионов, т.е. эмбрионов, которые заведомо нежизнеспособны, — это очень конкретно можно установить просто по качеству деления, по скорости деления, по скорости дробления, т.е. фактически по обнаруживаемым признакам смерти эмбриона, прекращения жизни. Естественно, такие эмбрионы не замораживаются, с ними дальше не проводится никаких работ.
Относительно защиты эмбриона действительно в Германии принят такой закон о защите прав эмбриона, по которому в Германии запрещена криоконсервация эмбрионов, поскольку отношение к эмбриону в этой стране как к человеку. И если личность не давала согласия на криоконсервацию, то каким образом в теоретическом смысле можно ее криоконсервировать? Вот такой парадокс, но это вопрос чисто юридический. Это даже не этическая проблема, поскольку, скорее всего законодательство или даже законодательные органы этой страны пошли на поводу у страха возможных манипуляций, которые могли бы гипотетически эмбриологи производить с эмбрионами. Но этого на самом деле не происходит, и моральные качества эмбриологов здесь ни при чем. Просто если эмбрион живой, то его криоконсервируют, если он нежизнеспособен, то его не криоконсервируют, он и так погибает.
Д.Г.: Существуют мнения, вероятно, их можно называть предрассудками, но, правда, вполне устойчивыми предрассудками, судя по их распространенности и по среде, в которой они циркулируют (я имею в виду, что это не просто непросвещенные люди, профаны, но и вполне интеллектуальные люди, и даже люди смежных профессий, биологи или врачи). Имеются в виду представления, будто качество жизни детей, зачатых методом экстракорпорального оплодотворения (ЭКО), статистически значимым образом уступает качеству так называемых естественно рожденных.
А.Г.: Медико-биологическая статистика — это отдельная такая наука. Дело в том, что найти закономерности можно очень много в чем. И очень трудно иногда оценить эти корреляции, насколько они отражают настоящее положение дел. Дело в том, что при беременности, которая получается в результате экстракорпорального оплодотворения, чаще, достоверно чаще, действительно получаются двойни. Т.е. это многоплодная беременность, которая сама по себе несет проблемы, связанные с вынашиванием беременности. Это известный факт медицинский, тут доказывать особо нечего. Это угроза того, что возможны преждевременные роды. А само по себе наличие преждевременных родов свидетельствует о том, что, скорее всего, это недоношенная беременность. Дети получаются маловесные. И не только вес здесь имеет значение, но и развитие органов и систем, которые не доходят до нужного уровня созревания. Поэтому, естественно, при многоплодной беременности чаще встречаются проблемы со здоровьем у этих недоношенных детей и вообще проблемы их выживаемости. Т.е. в основном проблемы возникают, потому что появляются дети «худшего качества» по здоровью вследствие многоплодия. Это первая причина. Вторая причина в том, что женщины, которые получают беременность в результате ЭКО, заведомо относятся к более старшей возрастной группе и, соответственно, соматически более отягощены. У них есть заболевания, которые чаще всего не связаны с гинекологией. Это заболевания сердечно-сосудистой системы, эндокринные нарушения и так далее, которые приводят к тому, что беременность развивается в неблагоприятной ситуации, и рост плода, и впоследствии ребенка подвержен определенным патологическим процессам, определенному риску. Иногда возникает гипотрофия плода и задержка развития плода и так далее. Это целый комплекс достаточно сложных проблем. Но при всем при этом, если сравнивать детей, которые получены в результате ЭКО, и детей, которые получены естественным образом, в сравнимых группах, т.е. того же возраста, многоплодных с одной стороны и многоплодных с другой стороны, то скорее всего не получится никакой разницы. Имеется в виду «качество» здоровья этих детей. При этом надо заметить, что есть исследования, которые вообще не находят никаких различий в частоте пороков развития у детей, полученных в результате ЭКО, и в популяции. Это очень важная характеристика, которая говорит о том, что генетических пороков как раз не становится больше. С другой стороны, в последние годы наметилась тенденция существенного увеличения пороков развития у детей, полученных в результате новой технологии экстракорпорального оплодотворения со сложным названием: интрацитоплазматическая инъекция сперматозоида. Здесь этот процент достоверно выше, но выше на 1%. Поэтому говорить о том, что эти дети нежизнеспособные, неполноценные больные от рождения оснований нет. Другое дело, что они требуют большего медицинского внимания, медицинского наблюдения — это правда, поскольку развиваются не совсем в благоприятных условиях.
Д.Г.: Следующие вопросы касаются не столько вспомогательных репродуктологических методов, сколько традиционных с морально-этической точки зрения вопросов — вопросов, связанных с искусственным прерыванием беременности. Проблема абортов до сих пор, как известно, остается для России болезненной проблемой. Статистически известно, что кривая абортов идет вниз, причем достаточно существенно, там, где доступны современные методы контрацепции, где существует просвещение, связанное с этой стороной человеческой жизни. Но нас здесь больше интересует именно моральная сторона вопроса. Например, такие тонкие вещи, как, к примеру, возможности пренатальной диагностики, ставят людей перед таким выбором, который раньше возникать не мог. Когда, например, существует достаточно достоверное наблюдение, хотя, м.б., и не всегда стопроцентно гарантированное, что плод в утробе серьезно деформирован, настолько, что по рождении это будет или человек с колоссальными дефектами, или умрет вовсе. Могут возникнуть сомнения в том, полноценный ли это человек в принципе. И даже человек ли это вообще?
Во-первых, интересно было бы узнать, какие существуют, что называется, беспокойства в профессиональной среде? Дело в том, что параллельно ведь существует и довольно устойчивый предрассудок, что профессионалы — это цивилизованные злодеи, которым только и подавай, что прерывать беременность, пугать родителей всякими будущими проблемами. Профессия врача тяжелая, следовательно, она требует известной доли профессионального цинизма. Ну и так далее. Бедному человеку при столкновении с этой группой специалистов будет заведомо сложно, потому что ему, дескать, придется иметь дело, с публикой не слишком отягощенной моральной стороной вопроса.
А.Г.: Я хочу сразу оговориться, что репродуктолог — это человек немножко другого рода, занимающийся другими проблемами. Но названная Вами проблема действительно существует. В обществе опять же сформирована стойкое представление, что гинеколог очень любит делать аборты. Вы знаете, в нашем институте акушерства и гинекологии я не знаю ни одного гинеколога, который бы с удовольствием сделал хоть один аборт. Должен Вас заверить, что любое прерывание беременности, даже по медицинским показаниям, ложится очень неприятным грузом на плечи гинеколога.
Теперь относительно того, почему он не хочет это делать. Во-первых, это вмешательство, которое всегда связано с риском. Причем иногда риск очень велик. Именно профессиональный риск, риск того, что у женщины могут возникнуть осложнения, и врач несет ответственность в любом случае. Это первое, это чисто медицинская настороженность. Второе. С морально-этической точки зрения отношение гинекологов всегда отрицательное к производству абортов по так называемому желанию пациента.
Другой вопрос — он не медицинский совсем — должно ли это желание быть удовлетворено или нет. Вот это уже абсолютно этический вопрос. И если вы спросите гинекологов, как они к этому относятся, скорее всего, все гинекологи скажут, что такое желание должно быть удовлетворено. Не потому, что они это любят делать, а потому, что они знают, к чему приводят запреты на аборты. Они знают, что сразу возрастает число криминальных абортов, сразу появляются аборты, которые делаются в антисанитарных условиях, погибают женщины. И такая ситуация уже не выдерживает никакой критики ни с какой точки зрения, ни с этической, ни с моральной, ни с медицинской.
И следующий вопрос. Любой гинеколог перед тем, как сделать эту операцию, всегда и скорее всего неоднократно предлагает женщине хорошенечко подумать. А если это несовершеннолетняя девочка, то обязательно стараются (с пятнадцати лет законодательно это не предполагается, но стараются), чтобы в курсе была мать, например, и чтобы эта беседа проводилась и со стороны родителей тоже. Вообще хорошо бы, чтобы и половой партнер был в курсе и тоже принимал участие в этом обсуждении, в этом решении. На самом деле это действительно большая проблема. Но опять же повторю, нежелание иметь беременность должно быть удовлетворено именно с точки зрения социального ухудшения медицинской ситуации. Действительно, это неоднократно уже было, что возрастает количество абортов криминального характера, что просто недопустимо.
Д.Г.: Тут было бы важно разобрать какие-то показательные и проблематичные одновременно примеры. Несовершеннолетняя будущая мама, для которой эта беременность — досадное недоразумение, очевидно, что ребенок не будет желанным, никаких семейных перспектив в данном случае нет, и устойчиво отрицательное отношение родителей. И вы сталкиваетесь с ситуацией морального давления с чьей бы то ни было стороны на вот такую незадавшуюся будущую роженицу. Моральное давление следующего характера, что при любых обстоятельствах жизнь человека драгоценнее, поэтому выносить и родить этого ребенка даже при том, что его никто не ждет, необходимо. Ну а там, допустим, всегда найдутся добрые люди, которые захотят его принять. Тут просто интересна, что называется, первая реакция специалистов, которые часто сталкиваются, т.е. не просто часто, а по своему призванию сталкиваются с людьми в ситуации, когда предстоят роды и так далее. С тем, как ведут себя молодые мамы. С тем, как страдают дети, которые не являются желанными и от которых отказываются. Ваша первая реакция на факт подобного давления, когда этически состоятельнее считается непременно выносить, родить и отдать?
А.Г.: Понимаете, как ни странно, моя первая реакция будет тоже профессиональной. Дело в том, что если речь идет о юной первородящей, т.е. девочке шестнадцати лет, то с чисто медицинской стороны беременность однозначно будет непростой. Потому что надо иметь в виду, что для того, чтобы положительно развивалась беременность, должны быть физиологически сформированные для этого механизмы. В шестнадцать лет их нет. Т.е. эта беременность заведомо проблематична.
Д.Г.: Проблематична для матери?
А.Г.: И для матери, и для плода. Проблематичен и сам процесс родов, потому как родовой акт — это достаточно сложная физиологическая ситуация, которая требует мобилизации физиологических сил. Т.е. должна быть сформирована родовая доминанта, должна быть мобилизация, чтобы произошли маточные сокращения в нужном режиме, и так далее, и так далее, чего в шестнадцать лет ждать не приходится. Это просто медицинский факт. Поэтому об этом тоже надо сказать не только родителям. Если у человека есть ответственность за беременность, у человека должна быть ответственность за свое же здоровье, за здоровье ребенка. Это первое. И второе. Надо все-таки, чтобы человек сам принимал решение, потому что и аборт, и роды в данном случае чреваты медицинскими в последствиями. Поэтому об этом надо доступно рассказать человеку. Он должен знать, что и аборт, и роды будут для нее непросты. Это не просто так — выскоблил и потом опять двадцать две беременности получил. Эта может быть последняя. И она должна об этом знать, что роды и беременность у нее будут протекать скорее всего сложно. Об этом ей тоже надо сказать. И она в 16 лет вот такой вопрос должна решить, ей это будет непросто.
Что касается этических вопросов. Что будет с этим ребенком, когда, он, даст Бог, получится, я могу рассуждать просто с человеческой точки зрения, не как репродуктолог, гинеколог и вообще врач. С этической точки зрения этот ребенок имеет заведомо тяжелую судьбу. Его жалко на самом деле. Мать тоже.
Д.Г.: Ясно. Последний вопрос. Вот именно в нашей стране, по-моему, причем в последнее время, большое распространение получает так называемая практика домашних родов. Родов на дому. Более того, эта практика усиленно пропагандируется. При этом в этой пропаганде используется известная методика от противного, т.е. популярность домашних родов возрастает на фоне гипертрофирования известных проблем отечественного родовспоможения. Вот, дескать, в роддомах и медперсонал оставляет желать лучшего, и количественно и качественно, и отношение к роженицам бывает хуже некуда. Очень любят у нас рассказывать всякие страшные истории, которые частично находят свое документальное подтверждение. Наличие неизживаемых инфекций. Все это вкупе создает фон, на котором развивается практика родов на дому. Хотелось бы выяснить несколько вещей в этой связи. Количество тяжелых вплоть до смертельных домашних родов в пропорциональном отношении к аналогичным случаям в стационаре. Это раз. Потому очень активно муссируется, как известно, идея о том, что их не больше, а меньше. Имеется в виду, что при домашних родах проблематичных результатов всегда меньше. Ну а то, что бывают смертельные случаи, так они бывают всегда, но только и этих случаев при домашних родах меньше. Это первое. Второе. Если мы будем исходить из того, что домашние роды – явление в целом нежелательное, о чем, как правило, профессионалы и говорят, то существуют ли трудности, связанные с преодолением тех предрассудков, на которых и развивается уже названная пропаганда? И как бы эти предрассудки, связанные с недоверием людей к официальному здравоохранению, можно было преодолевать не ценой развития альтернативных практик? Или, может быть, и развития альтернативы, но под контролем, т.е. таких, которые не вызывают сомнения в участии, в возможности предотвратить тяжелое течение родов с тяжкими результатами? Ну и в целом, какие здесь возможны пути, которые привели бы к сокращению все-таки, судя по всему, растущего числа нежелательных исходов этих родов на дому? А мы имеем дело с ситуацией, когда они скоро свернуты не будут.
А.Г.: Ну, во-первых, сразу хочу оговориться, что я не акушер и вопросами родовспоможения сам не занимаюсь. Но конечно, работая в головном Институте акушерства и гинекологии, опосредованно с этой проблемой сталкиваюсь. Дело в том, что речь идет изначально о том, что роды вообще — это физиологический акт, который сопряжен с огромным количеством страхов. Это естественно. Женщина беременная, она всю беременность ожидает этого момента, и формируется у нее естественный абсолютно страх, потому что, во-первых, это неведомо, во-вторых, это очень ответственно, и, в-третьих, это страшно, тем более если это первые роды. Потом, каждый раз это по-новому, всегда непохоже и так далее. Т.е. надо понимать, что женщина находится в положении, когда она заведомо боится. Человеку надо относиться к этому абсолютно трезво и серьезно. И вот если запуганному и так человеку все время рассказывать о том, что где-то с моей подругой произошло нечто страшное в одном роддоме, с другой — в другом роддоме… Там акушерка 5 часов не подходила, воды отошли, меня криво посмотрели, занесли инфекцию — очень популярное выражение, и так далее в таком же духе, то, конечно, возникает отчуждение. Это абсолютно естественная реакция человека, который и так напуган, а еще ходят слухи, что любое родовспомогательное учреждение может только навредить, поэтому хочется как-то этого избежать. Ключевое слово в данном случае — это «избежать», потому что человек уже не ищет, как найти нормальное место, как потратить силы, чтобы что-нибудь прочитать, кроме интернета, что-нибудь сделать для того, чтобы обратиться в женскую консультацию и найти врача, который способен нормально провести беременность и сами роды. То есть человек теряет ориентацию, у него возникает эффект страуса, зарывающего голову в песок. Он начинает думать о том, как бы избежать вообще столкновения с родовспомогательным учреждением, в котором творятся такие страшные, безобразные вещи. Это первый момент. Второй момент. Надо понимать, что люди, которые придут на помощь, как считается, которые будут обеспечивать роды на дому, они тоже не с небес спустились. Т.е. это скорее всего, хочется так думать, профессионалы. Другой вопрос, насколько они этичные профессионалы, поскольку человек берет на себя ответственность, которую он заведомо не способен понести. Ведь на дому обеспечить даже физиологически нормальные роды очень тяжело, если не сказать невозможно. А с другой стороны, если возникнут какие-то осложнения, то надо прямо сказать о том, что эта женщина просто обречена. Это просто потенциальная материнская смертность, а о ребенке уже нечего и говорить. Поэтому отношение тут однозначно, у профессионала просто не может быть другого отношения. Это не защита мундира, никакая не цеховая солидарность. Если бы была возможность организации нормальных родов на дому, и это было бы возможно хорошо сделать, и были бы хорошие результаты, зачем бы гинекологам переживать о том, что люди на дому рожают, — ну и пусть на здоровье. Тем более, что роды чаще всего идут по родовому сертификату и никакого корыстного интереса тут нет. Другое дело, если заключается договор на платное обслуживание, платные роды, это другая ситуация. Но и те, кто рожают на дому, вряд ли рожают бесплатно. Повторяю, тут никакой коммерческой составляющей нет. Но есть настороженность, потому что, если Вы спрашиваете о статистике, то никакой статистики не ведется, потому что никто не знает, сколько рожают на дому. Узнают обычно только в случаях тяжелых осложнений или при летальном исходе. И говорить о том, что материнская смертность в роддоме выше, чем на дому, это абсурд. Например, у нас в институте в прошлом году материнская смертность была ноль (правда, директор всегда, извините, по дереву стучит). Поэтому говорить о том, что дома лучше, ну никак невозможно. Это просто безответственность профессионалов на самом деле, которые знают, на что они идут, причем нередко из корыстных целей.
Что касается всех остальных вопросов, действительно существуют проблемы с родовспомогательными учреждениями, действительно качество акушеров-гинекологов далеко не одинаковое, но в любом случае лучше доктор и в стационаре, чем акушерка дома. Об этом даже говорить нечего. А о том, что имеет место быть больничная инфекция — она, может быть, и есть, но с ней можно справиться, и со стафилококком можно справиться, хотя это нехорошо. А вот то, что достаточно ванну помыть, чтобы она была нормальная и чистая — это просто утопия. Поэтому говорить о том, что дома рождается ребенок в более чистых условиях, — это просто обман. Об этом надо знать. И дело пропаганды уже — составить контрпропаганду, чтобы люди понимали, на что они идут. А ведь, как правило, люди не понимают, на что они идут. Это просто страх.
Д.Г.: Можно ли так сказать, что этический путь разрешения этого нарастающего напряжения связан с конструктивным взаимодействием профессиональной корпорации и семей, готовящихся к родам?
А.Г.: Да, я даже могу привести пример, что это действительно работает. Если родовспомогательное учреждение работает на то, чтобы объяснить людям, сделать доступными собственные услуги, пропагандировать как-то собственную работу, то тогда многие люди откликаются, способны изменить свое решение о том, чтобы рожать на дому. В принципе, родовспомогательное учреждение и само это может, но и в обществе в целом должны возникать такие механизмы (это и средства массовой информации, и телевидение, и санитарное просвещение, которое должно не лозунгами заниматься, а настоящей работой). Люди должны понимать, что их ждет. В женских консультациях часто ведутся такие беседы, лекции, есть школы для беременных женщин. Но существует проблема, что женщина должна сама этим активно интересоваться. Т.е. чтобы услышать, она должна прийти, поговорить, послушать лекцию про беременность и про роды (которая может быть бесплатной в женской консультации) и понять смысл и направление своих усилий. Это вещи, которые требуют активного действия. Если спрятать голову, ничем не заниматься, а только уйти в страхи, то, конечно, возможно все.
Д.Г.: Как бы вы прокомментировали такую идею, чтобы в школах, в старших классах, вместо маловнятных уроков по психологии и этике семейной жизни, а также по планированию семьи была бы продуманная программа уроков материнства. Т.е. программа, которая готовит человека к зрелой жизни. Или это преждевременно и в школу лучше со всем этим не лезть?
А.Г.: Мне трудно что-то сказать о школе в профессиональном смысле, поскольку я никогда в школе не работал и плохо себе это представляю, но сам школьником был, поэтому о чем-то могу догадываться. Когда я учился в школе, у нас этого всего не было. Когда Вы учились, наверное, тоже. Поэтому мне трудно понять, что такое урок «планирования семьи» в седьмом, восьмом, девятом или десятом классе.
Д.Г.: Трудно, но я сталкивался с текстами.
А.Г.: Я даже с текстами не сталкивался. О чем, скорее всего, имело бы смысл говорить… Дети в 8 классе проходят анатомию, потом общую биологию. Т. е. какое-то туманное представление о том, как происходит зачатие, беременность, имеют. Это все веселыми картинками сопровождается, пестики и тычинки, и т. д. Но все равно что-то закладывается. Поэтому, может быть, имело бы смысл говорить о сексуальном воспитании, но я затрудняюсь сказать, какая форма должна быть принята. Западный опыт, по-моему, нарочито агрессивный в этом плане, т. е. если даже человек не планирует сексуальную жизнь в 15 лет, то его заставят этим заниматься (мне так кажется, во всяком случае). Это слегка напоминает пропаганду половых отношений самих по себе, а не формирование отношения к сексуальной жизни, или одной из сторон жизни взрослого человека вообще.
Д.Г.: Я поэтому специально оговорился, что вместо того, что есть, наверное, имело бы смысл подумать о том, что было бы желательно. Каково обычное отношение школьника ко всему, что связано с семьей, с появлением его будущего потомства? Мое отношение было благостно-механическое, т.е. что это как-то само собой происходит. Т.е. будучи сыном гинеколога, я представления, не имел о том, что это бывает трудно, что это бывает тяжело, что это ответственно, что женщина нуждается в опеке, что она требует к себе бережного отношения и особого уважения именно потому, что она будущая мать. Т.е. всех этих нюансов, которые, как я теперь думаю, специально следует воспитывать, я не знал. А про пестики с тычинками, конечно с шуточками, представление было. И в результате получается среднестатистическое искривленное сознание. То, что серьезно, проблематично, и требует очень трепетного к себе отношения, оказывается предметом смеха, причем смеха вульгарного, а то, что с моей точки зрения специального внимания не заслуживает — сексуальная сторона жизни как таковая, то гипертрофируется (то ли сознательно, то ли бессознательно). У Вас нет такого ощущения?
А.Г.: У меня есть такое же впечатление, но это не только в школе. Школа — отголосок того, что происходит в обществе. Вообще, трансформация внимания на сексуальную сторону жизни гипертрофированна в обществе точно. И при этом существует невероятный инфантилизм, когда речь идет об ответственности. С этой стороны никто о ней или не задумывается, или не хочет задумываться. Хотя 16-летний человек, наверное, способен понять, что это достаточно ответственный шаг — начало сексуальных отношений. Если переместить акценты в поле ответственности, возможно формирование и такого отношения к будущему ребенку, к самому факту того, что из каждого человека в конечном счете может получиться родитель, что в этом есть глубокий смысл. Если в таком ключе вести занятия, формировать ответственное отношение, то, наверное, это было бы полезно. Как это сделать, я плохо себе представляю, но, наверное, возможно. Для этого хорошим педагогом нужно быть.
Д.Г.: Большое Вам спасибо.