Корзина покупок пуста!
Национальный научно-практический центр скорой медицинской помощи в Кишиневе. Неврологическое отделение. Палата интенсивной терапии. Пять дней каритативной практики — по четыре часа ежедневно. Всего лишь шестая часть суток — небольшой отрезок времени, в течение которого учишься помогать тяжелобольным. Поначалу даже эти четыре часа кажутся непомерно длинными, а страдание другого человека — невыносимым. Здесь время течет как-то иначе, а из окна палаты будничная городская жизнь предстает совсем в ином ракурсе. В больнице скорой помощи свои будни.
Первый день, как и следовало ожидать, выдался трудным. По понедельникам в палате интенсивной терапии проводят генеральную уборку — это и стало нашим первым поручением по каритативной практике. По правде говоря, это обстоятельство в первый момент меня порадовало — хотелось оказаться полезной хотя бы в мытье полов. Совестно признаться, что опыта в уходе за тяжелобольными у меня совсем нет.
Впрочем, с первых же минут пребывания в неврологическом отделении прислушиваться к своим растерянным мыслям стало некогда. В этот день просторная палата интенсивной терапии оказалась переполнена: шестнадцать пациентов, большинство после инсульта, в тяжелом состоянии.
Мы с Ольгой, сестрой из нашего Преображенского братства, помогали двум санитаркам, вооружившись тряпками и ведрами с дезинфицирующим раствором. Было необходимо все тщательно протирать — койки, тумбочки, стены — и при этом не мешать врачам и медсестрам в их напряженной работе. Здесь мне хотелось бы с искренней благодарностью упомянуть о медперсонале этой палаты, о том, с каким терпением и доверием к нам отнеслись.
Первые полтора часа пролетели незаметно, потом резко накатила усталость. Однако расслабляться некогда — впереди еще больше половины дежурства. В палате шестнадцать пациентов, почти все пожилые. Из них — только трое в сознании.
Как и оказалось, одно дело — иметь представление по справочникам о том, что такое инсульт, и совсем другое — видеть своими глазами людей, перенесших удар. Беспомощные, беззащитные, как младенцы. Кто-то лежит в коме уже не первую неделю. Кто-то потерял способность говорить. Кто-то парализован. Всех надо кормить и поить с ложечки, переворачивать, умывать, возить на каталке на обследования.
В течение этих пяти дней мы наблюдали, как каждое утро реабилитолог помогает пациентам восстанавливать подвижность. Меня поразило, с каким добродушием он проводит реабилитационные процедуры, как терпеливо обращается с вопросами к тяжелобольным, не реагирующим на происходящее вокруг.
На четвертой койке лежала бабушка, которая после инсульта не могла говорить, однако, по-видимому, все понимала. Она стала меня узнавать, иногда еле заметно мне улыбалась и пыталась кивнуть. Порой силилась что-то сказать, поднимала указательный палец, и на ее лице появлялась тень досады на собственную беспомощность. Когда я кормила ее с ложечки, бабушка держала меня за руку.
Меня попросили отвезти каталку с ней на рентген, томографию и УЗИ. С седьмого этажа на грузовом лифте надо спуститься на второй. Дело нехитрое, но все же требующее сноровки в том, чтобы маневрировать с тяжелой каталкой в узких коридорах. Посетители испуганно сторонились.
На третий день пришлось увидеть, как угасает пульс пациента на мониторе. За эту неделю было три летальных исхода.
На второй день утром умер, не приходя в сознание, пожилой грузный мужчина. Надо было помочь переложить его с койки на каталку — пришлось это делать вшестером. Накануне увезли в морг еще одну пациентку.
На первой койке лежал пожилой худощавый мужчина, потерявший способность говорить. Больше всего запомнились его изумленные и просящие о помощи глаза. Вначале мне казалось, что пациент идет на поправку, - дежурный врач разрешил его усаживать на койке, обкладывая подушками. Однако на следующий день пациента подключили к аппарату с кислородом, а на третий день он уже не приходил в сознание. Воспаление легких. Спасти его не удалось.
Чему же все-таки может научить беспомощность? Трудно найти нужные слова, не сгущая при этом краски и не впадая в пространные и отвлеченные рассуждения о милосердии. В эти дни во время ухода за тяжелобольными больше всего хотелось хранить внутреннее молчание. Увиденное не шокировало, не раздавило — скорее, отрезвило. Вопреки всему, вместо ощущения безнадежности в душе осталось свидетельство о том, что Жизнь побеждает даже там, где все человеческие средства и возможности исчерпаны. Даже те пациенты, которые находятся в критическом состоянии и уже не реагируют видимым образом на происходящее вокруг, вдруг откликаются — хотя бы и бессознательно — на прикосновение, в ответ крепко держатся за руку, словно утопающий за соломинку, и не хотят отпускать.
