Корзина покупок пуста!
Дискуссия, возникшая после публикации статьи Владислава Иноземцева*, получила неожиданный вектор: стало известно, что РФ, отсудившая у Константинопольского патриархата собор в Ницце, передает его Московской патриархии. Для русской общины во Франции такое решение тоже повод для дискуссии.
Здание Свято-Никольского собора в Ницце (Франция), принадлежавшее раньше общине Константинопольского патриархата, будет передано в безвозмездное и бессрочное пользование Московской патриархии. Об этом руководство прихода проинформировал управляющий делами президента Российской Федерации Владимир Кожин. Прихожане шепчутся: к чему такая державная суета вокруг чисто церковных, а не государственных дел? Ведь кроме сюжета с собором в Ницце российская светская власть активно поддерживает еще и план возведения нового православного центра в Париже. Философ Никита Струве, чьи родители эмигрировали во Францию в начале ХХ века, в интервью «Огоньку» размышляет об этом.
— Как русской эмиграции во Франции удалось сохранить язык и культуру?
— Я считаю, наша духовная культура связана с Церковью, Церковь помогла нам сохранить язык и традиции, и в этом мы отличаемся от живущих в России. Нам опыт подсказывает, что мы должны как можно дольше сохранить нашу независимость.
— Независимость от кого?
— Вот сейчас отбирают у нас церкви… Хотят, в общем, наложить на нас руку.
— Может, наоборот, приблизить вас к современной России?
— Да, к современной России, но мы не видим, зачем это нужно. Мы дорожим нашей бедностью, нашей свободой. Нам нужна наша независимость, как раз от государства, от постсоветской России. Да, следует ее любить, постсоветскую Россию, но мы не хотим, чтобы она на нас накладывала руку. У эмиграции здесь была своя миссия, и эта миссия продолжается в ее потомках.
— Какая миссия?
— Просвещенное христианство. Православие, но не закрытое. В России это имеет какое-то другое направление…
— Нам говорили, русская эмиграция скептически относится к проекту Русского духовного центра на набережной Сены, который строится по инициативе Московского патриархата…
— Очень скептически и даже отрицательно. Зачем он нужен России? Он будет стоить больших денег. Местной русской культуре он тоже не нужен — ее нет, кроме нашей. А у нас есть свой богословский институт, который всемирно известен. Я не вижу здесь людей, которые могли сейчас свидетельствовать о русской духовной культуре из постсоветской России. Если таковые и есть, они нужнее в России.
—Возможно, еще не поздно как-то повлиять на этот проект, исправить его?
— Нет, это политика государства и Церкви. А так как сейчас Церковь соединилась с государством, то есть соединяется, когда предпринимает подобные действия, то очень трудно с этим бороться. И бороться не нужно. Бороться всегда приятно за что-то. Бороться за нашу независимость — мы боремся. Мы не будем бороться против того, что хотят создать.
— Но в России ведь Церковь независима от государства…
— Сейчас она и независима, и зависима. По закону — да, как и во Франции. Но де-факто она близка к государству. Государство пользуется Церковью для своего престижа, а Церковь пользуется государством. А раз так, то она не может быть независимой. Мы против тесной связи Церкви с государством вообще. Место под новый собор в Париже купило государство. Да и на собор в Ницце зарится государство. В дореволюционной России синодальная Церковь могла только мечтать освободиться от государственной опеки. А в эмиграции, в частности здесь, во Франции, она оказалась вне всякой государственной опеки — об этом ярко говорила святая мученица мать Мария Скобцова. Византийский период прошел, счастье нашей Церкви было в том, что мы вернулись к первохристианским временам и не зависели ни от каких властей. И смогли свободно жить и дышать. С этим связана наша духовная культура. Поэтому мы защищаем сейчас нашу независимость, явно без большой надежды, потому что денег у наших оппонентов сколько угодно, да и политическое влияние сильно…
— А зачем России все это нужно?
— Не понимаю.
— Ведь еще и семинарию строят…
— Совершенно не нужно, совсем! Потому что у нас таковая уже имеется. Это чтобы сказать: «И мы тоже». Вместо того чтобы сотрудничать. Я всегда был за добрые отношения и сотрудничество. Но пусть признают нашу отличность, не в смысле суперлятивном (превосходном.— «О»), а в том смысле, что мы отличаемся от русской постсоветской Церкви и имеем здесь особое призвание.
— А много защитников этой идеи независимости сейчас здесь в эмиграции?
— Очень много, как показывают выборы на наших церковных общих съездах. Но есть и небольшая группа, человек десять, которая хочет объединения с Москвой. Она почти целиком состоит из потомков бывших титулованных — князей, графов, баронов, но они мало сведущи в церковных делах…
— Многие из них получают российское гражданство. А вы просили российское гражданство?
— Нет, мне предлагали, но я отказался. Мне это позволяет более свободно любить Россию. Я родился во Франции, в Россию попал на 60-м году жизни. Полюбил такой, какая она есть, никаких иллюзий у меня, правда, не было, после 70 лет советского режима.
— Но ведь был процесс объединения Русской зарубежной церкви с РПЦ.
— Так называемая Русская зарубежная церковь (карловацкая) была наиболее консервативная. Центром ее была Сербия, Белград, самые правые круги эмиграции. Они считали, что Церковь в Советской России безблагодатна. И, кроме того, отрицали всех, кто имеет с ней какую-то связь. И сами не были признаны никем. И вынуждены были соединиться с Москвой. А мы встали в 1931 году под Константинопольским Вселенским патриархом. Мы — это французская Русская западная церковь. Русская зарубежная церковь нас не признала.
— Многие представители русской эмиграции говорят, что у них недоверие к современной России. Почему?
— Пугает советская ментальность. Советская ментальность еще на некоторое время останется.
— А вообще ее в России можно побороть?
— Культурой. Я не верю, что можно выработать какую-то новую идеологию. Конечно, бедная Россия прошла через такие мытарства, через такую пропасть, что ей теперь трудно. Но надо понимать, что православие, христианство не может быть идеологией. Особенно государства.
— Почему?
— Потому что это не есть власть. Что-то в христианстве есть противовластное, это известно. Главное в христианстве — это личная, духовная жизнь.
— А как вы оцениваете попытку ввести в школах азы православной культуры?
— Для повышения культуры — это, может, и полезно, а как намек на идеологию — это плохо. Так что я к этому отношусь двойственно.
— Разве это может угрожать православию?
— Нет, но православию может угрожать то, как это будет воспринято. Либо в отрицательном смысле, либо, наоборот, в положительном. Пойди пойми, почему Россия провалилась в тартарары и убила значительную часть своего населения. Такого ни в одной европейской стране не случилось…
* «Власть — от Бога, Бог — от власти»
Справка:
Собор святителя Николая Чудотворца в Ницце — самый большой в Западной Европе православный храм, после распада Российской империи он остался без владельца. С 1923 года собор содержался Русской православной ассоциацией (ACOR: L’association cultuelle orthodoxe russe de Nice) и приходом Русской архиепископии Константинопольского патриархата. Права прихода были оспорены Российской Федерацией по истечении долгосрочной аренды, заключенной между Императорским кабинетом и Петербургской митрополией в 1908 году. Срок аренды истек 1 января 2008 года, после чего РФ предприняла попытку отсудить собор у Константинопольского патриархата. В январе 2010 года решением французского суда собор был передан в собственность РФ. В феврале 2010 года это решение оспорила православная ассоциация Ниццы, которая составляет основу прихода храма. Апелляционный суд 19 мая 2011 года передал Российской Федерации право собственности над Свято-Никольским храмом.
