Корзина покупок пуста!
13 августа 1978 года — день кончины архимандрита Тавриона (Батозского), духовника Спасо-Преображенской пустыни под Елгавой (Латвия), старца, проповедника евхаристического возрождения в нашей церкви, пострадавшего за веру в годы советских репрессий. В связи с этим памятным днем мы публикуем на нашем сайте фрагменты автобиографии и воспоминаний архимандрита Тавриона о своем детстве, а также о том, как он готовился к исполнению своего призвания — служить священником.
Архимандрит Таврион (в миру Тихон Даниилович Батозский) родился 10 августа 1898 года (по новому стилю) в г. Краснокутске Харьковской губернии. Он был шестым ребенком в многодетной (всего десять сыновей) малороссийской семье. Отец служил казначеем в городской управе, вел с подрастающими сыновьями большое сельское хозяйство. Заботы по дому ложились на бабушку Василису и мать Акилину. Весь уклад жизни был подлинно христианским и глубоко церковным. Отец Таврион светло вспоминал свое детство: «В минувшие времена все, что совершалось в Церкви Божией в течение годового круга, все отражалось на семье. И вот, неделя мытаря и фарисея. Кроме того, что в церкви поют, приходим домой, семья — отец, мать, детки, и поем самым простым напевом: «Покаяния отверзи ми двери, Жизнодавче.» Вся семья поет — красота! Это было содержанием домашней жизни» [1].
Молитвенный настрой семьи находил отклик в душе отрока Тихона. Мудрая бабушка Василиса замечала, что ребенок тянется к молитве, храму, и помогала окрепнуть этим росткам. По рассказам батюшки, неизгладимое впечатление производил на него их приходской храм, свод которого был расписан золотыми звездами на голубом фоне. Юному отроку казалось, что открывается небо, и Божественная служба совершается во всем мироздании. Уже тогда будущий старец задумывался, каким будет его священническое служение, как будет украшен алтарь, храм, как будет петь, читать. Вспоминает двоюродная сестра батюшки Елизавета Дмитриевна Зинченко: «Будучи малышами, мы — вся детвора, вместе проводили время. Недалеко был выгон, это песчаная горка, там было мало растительности, где мы играли. Каждый из нас занимался своим делом: тот буквы пишет, тот домики строит, а Тихон вечно церкви строил, то опять их разорял и все вновь начинал. А лет в восемь-девять его устроили в церковь маленьким помощником» [2]. Рано открылась Тихону и сладость молитвы. В храме и на общей домашней молитве согревалось его сердце, и он стремился продолжить свою детскую беседу с Богом, уединившись в каком-нибудь закуточке.
Архимандрит Таврион вспоминал: «У Достоевского написано, что если ребенок в детстве получит хотя бы одно хорошее, благочестивое впечатление, какой бы темной, ужасной ни была его дальнейшая жизнь, это впечатление не даст ему полностью погибнуть. И вот вам пример: я помню, как когда я был совсем маленький, моя крестная, благочестивая старушка, надела на меня новенький поясок и повела в церковь. И вот, я сижу у нее на руках, а вокруг иконы, огоньки лампад, свечек. И так это было красиво, так величественно, так мне понравилось, что в семь лет я в первый раз убежал в монастырь. Но меня отослали домой, потому что отец хотел, чтобы все десять сыновей были офицерами. Наконец, я навсегда ушел в монастырь. А мама сказала: «Надо десятину Богу отдавать» [3].
В автобиографии отец Таврион указывал, что начальное образование получил в земской школе в 1905-1909 гг. в родном Краснокутске. Господь наделил батюшку богатыми дарованиями — острым умом, прекрасной памятью, художественными способностями, и учеба давалась ему легко. Еще до школы долгими зимними вечерами, лежа на печи, он слушал, как старшие братья готовят домашние задания, и запоминал. Бывало, мать, скажет: «Вот вы все твердите, твердите, а вон Тишка все уже знает». В свободное время Тихон любил рисовать. Ни красок, ни кисточек, ни бумаги, ни учителя — ничего этого не было, но было сильное желание, и в его «мастерской» годилось все, что попадет под руку. Однажды крепко досталось от отца за разрисованные углем днища новых липовых бочек для меда.
В семье любили Тихона, и он отвечал тем же. С бабушкой мальчик делился своими мечтами, к матери до конца жизни сохранял трепетное чувство. Почитание родителей ставилось во главу всего воспитания. Отец Таврион вспоминал, что после какой-нибудь проказы отец собирал детей и говорил: «Что же вы мать так оскорбили? Или не знаете, что молитва матери со дна моря вызволяет, а проклятие материнское до основания разоряет? Бойтесь обидеть мать!» Отец тоже выделял Тихона, посвящал его в свои хозяйские заботы, брал на пасеку. Но мальчик жил другими думами…
«О, детство святое и юность святая! Как вы все охотно уступили Христу» — приводя слова святителя Григория Богослова, говорил отец Таврион о своей жизни. По окончании начального образования у Тихона созревает решение уйти из мира в монастырь. Своими мыслями он не делится ни с кем, зная, что добровольно его не отпустят. Лишь проницательная бабушка догадывалась, что на душе у юного подвижника. И однажды Тихон исчезает из дома. Батюшка вспоминал, что на тот момент еще не знал, в какую обитель идти, и направился в Белгород к почитаемому угоднику Божию святителю Иоасафу Белгородскому (прославлен в 1911 г.). Там у гробницы получил указание одного монаха на Глинскую пустынь и воспринял его как волю Божию.
Глинская пустынь в это время представляла собой большой монастырь со строгим уставом, традицией старчества, опытом миссионерства. До 700 братий обители и многочисленные паломники своими трудами вели образцовое хозяйство так, что кормили странников, содержали больницу, обучали крестьянских детей грамоте и ремеслу. В монастыре находилась чудотворная икона Божией Матери «Глинская» совершался полный круг богослужений с особыми напевами.
В эту славную обитель и прибыл юный Тихон. Однако долго пробыть здесь ему не удалось. Родные усиленно искали пропавшего мальчика, подали объявление о розыске в газеты. Монастырское начальство узнало о поисках Тихона, телеграфом сообщило о его местонахождении и в сопровождении монаха отправило домой. Разгневанный отец сурово встретил отрока, но доставивший Тихона монах, прощаясь, посоветовал не удерживать мальчика, а отдать десятину Богу (одного сына из десяти). Однако родителям казалось, что горячий порыв их сына уйти в монастырь постепенно остынет, и Тихона посылают в город Дергачи учиться в учительской семинарии. Но и по окончании среднего образования все думы у Тихона только о монастыре. Наконец, родители смягчаются, отпускают юношу» [4].
О своей жизни в монастыре отец Таврион вспоминал всегда очень радостно и светло. Все ему было по сердцу: и продолжительные монастырские службы, и различные послушания, и общение с братьями, и строгий устав. Душа ликовала и радовалась монашескому житию, и не было у отца Тавриона характерной для послушников тоски по оставленным близким и миру. Вспоминает Е.Д. Зинченко: «Отец и мать едут в монастырь забрать Тихона, но возвращаются домой без него. Я помню этот момент, когда вернувшаяся мать прибежала в горьких слезах и рассказывала, что видела Тихона, целовала, обнимала, умоляла вернуться домой, но увы! Как могли, ее успокоили, что, мол, так Богу угодно, что он попал в хорошие руки, что он обижен не будет» [5]. В Глинской пустыни Тихон проходил послушание в иконописной мастерской, под руководством монаха Серафима Амелина, который после 2-ой мировой войны стал настоятелем возобновленной Глинской пустыни. В автобиографии батюшка писал: «В Глинской пустыни учился в школе живописи, проходил миссионерские курсы, пел на клиросе».
Большинство насельников обители по своему сословному положению были из крестьян, некоторые были неграмотны, но в монастыре обнаруживались их склонности и способности к тому или иному ремеслу, послушанию. Часто эти дарования раскрывались во всей полноте, и трудами простых монахов созидались величественные храмы, писались иконы, фрески. Были в монастыре люди, получившие высокое светское образование. Большое влияние оказал на послушника Тихона монастырский миссионер, иеромонах Авель. В душу юного подвижника вложил он любовь к книгам, музыке, искусству, постоянное стремление к самообразованию.
В своей автобиографии о. Таврион написал: «В 1920 г. указом митрополита Назария Курского и Обоянского, настоятелем Нектарием пострижен в монашество с именем Таврион». Осенью 1922 года Глинскую пустынь власти закрывают, монашествующих выселяют. Десять монахов, среди них и отец Таврион, находят временный приют в Рыльском Николаевском монастыре, где настоятельствует епископ Павлин (Крошечкин). Владыка Павлин приближает к себе молодых Глинских монахов, прозревая в них исповедников, могущих сохранить, пронести веру через годы гонений. Отец Таврион и отец Андроник (Лукаш) особенно тесно связаны с владыкой Павлином. Отныне многие годы они сопровождают святителя в его служении. Батюшка с благоговением вспоминал об архиепископе Павлине, почитая его великим угодником Божиим.
В конце 1922 года владыка Павлин направляет отца Тавриона в Московский Новоспасский монастырь, где тот «проходил послушание клиросное, продолжал духовное образование и окончил школу рисования и росписи» (из автобиографии). Готовился и к принятию иеродиаконства. «Когда я был юношей и готовился к диаконскому посвящению, мне дали послушание на колокольне звонить. На колокольне был храм пустой. Я, бывало, отзвоню — и в храм, и давай там возглашать и все, что положено диакону, делать. А по всей Москве везде слушал и стремился сделать все. И сколько ни знал в Москве хороших диаконов, но старался, чтобы у меня было красивее, лучше. Старался работать над голосом, чтобы он был чистым, приятным, мягким. А потом учитель еще попался. Он окончил консерваторию, был регентом Александро-Невской лавры» [6].
В 1923 году, согласно указу Святейшего Патриарха, Московским викарием Борисом, епископом Можайским, в московском храме Сорока Мучеников, что у Новоспасского монастыря, на праздник Введения во храм Пресвятыя Богородицы монах Таврион рукоположен во иеродиакона. По закрытии Новоспасского монастыря возвратился в ведение Курской епархии, и в 1925 году, в день Святой Пасхи, в московском храме Успения Божией Матери, что на Кожевниках, епископом Павлином, временно управляющим Курской епархией, рукоположен во иеромонаха. При рукоположении епископ Павлин благословил отца Тавриона на ежедневное служение божественной литургии и вручил ему походный антиминс с указанием служить: «Идеже прилучится». Это благословение на ежедневное совершение литургии, он строго исполнял его в течение всей своей жизни, даже в сталинских лагерях, где он провел в общей сложности около 27 лет.
1 — Из проповеди 15 февраля 1976 г. «Вся жизнь — Пасха Христова». Москва, 2001г.
2 — Из письма 19 декабря 1988 г. «Вся жизнь — Пасха Христова». Москва, 2001г.
3 — «Старец Таврион,» «The Orthodox Word,» 1981
4 — Из проповеди 26 июня 1973 г. «Вся жизнь — Пасха Христова». Москва, 2001г.
5 — Из письма 19 декабря 1988 г.
6 — Из проповеди 17 мая 1976 г. «Вся жизнь — Пасха Христова». Москва, 2001г.
«Каждый из нас получил от Бога то или иное благодатное призвание. И он должен его чувствовать. В этом призвании много прекрасной красоты, но в этом же призвании и много трудности, а особенно много ответственности священнику как поставленному Богом, и дана ему благодать Божия. Из его руки взыщется то, что ему поручается. Апостол говорит: «Пасите Божие стадо, которое у вас, зная, что Дух Святой поставил вас блюстителями». Это есть внутреннее содержание пастырского служения. Так точно и в семейной жизни. Параллельны пастырское служение и служение в семейной жизни. <…> В священническом служении, как и в брачной жизни, такой же самый подвиг. Подвиг в священстве то, что он душу свою должен положить за тех, которых Господь приблизит. <…> Священнику дается благодать Божия — сострадательно любить. То есть он чужого ребенка должен считать за своего собственного, за него беспокоиться, любить, утешаться им и жизнь за него свою полагать. (…) Утешение Господь дает тогда, когда слушаются, когда живут по слову Божию, когда покорность есть, откровенность. Тогда бывает и успех. Апостол говорит, что вы — пастыри, и вы носите благодать Божию, что мы ответственны за вас. «Так как вы отчасти уразумели уже, то мы будем вашей и похвалой».
Вот явится Господь, и Церковь Божия предстанет перед Ним. Предстанут пастыри, предстанут и пасомые. «В этот день, — апостол говорит, — вы будете нашей славой». Так что спасаемым для паствы будет священник. Вот как взаимно они связаны между собой. Когда благодатная теплота отношений есть — настоящее пастырство. Теперь представьте. Может ли священник бросать свой приход или рыскать с одного прихода на другой, или выбирать хороший или не хороший? Не может. Этими самыми поступками он явно дерзко лишается благодати Божией и лишается того авторитета, который он должен иметь от своих пасомых. Так точно и верующие. Если они лишают себя духовного руководства, живут самовольно, никакого успеха быть не может.
Господь и говорит: «Нет той большей любви, кто положит душу за друзей». Господь заповедь оставил нам ту, чтобы, подражая Ему, отдавать жизнь за других. Это касается по мере того или иного призвания. Священнические призвания, монашеские призвания, семейные очаги. Без Христа, без этого пожертвования, церковь не может. Поэтому несите тяготы друг друга. Будем этим воодушевляться, да поможет нам Господь!»
