Корзина покупок пуста!
Умер Александр Солженицын. Человек, родившийся в «боевом 1918-м», переживший эпохи сталинизма, хрущевской «оттепели», брежневского застоя, собственную эмиграцию, триумфально возвратившийся и увидевший Россию на подъеме, в «обвале» и после обвала. Все пережитое, так или иначе, нашло отражение в его книгах и устных выступлениях, а они, в свою очередь, в людских сердцах и умах. Из десятков крупных произведений Солженицына сейчас в первую очередь почему-то вспоминается «Бодался теленок с дубом» - пожалуй, именно оно уже по названию ярче других очерчивает образ писателя. Конечно, его «бодание» не было веселой игрой от избытка природных сил. Он противостоял удушающему режиму (всего лишь посмел думать, не соглашаться и даже делиться этим с другими), не поддался тюрьме и лагерю, раковой опухоли. Затем, как и всякий настоящий писатель, боролся с листами бумаги. А, победив - с «совком», на дух не принявшим его главного творения - «Архипелага», который фактически зачеркнул все внешние достижения безбожной и бесчеловечной власти: очевидно, что они построены на крови и слезах. Журналисты, исполнявшие заказ морально уничтожить Солженицына, не нашли ничего лучше, как издеваться над его фамилией, выводя ее из слова «солгать». На самом деле она - от слова «солод» (А.И. считал поэтому, что родоначальники династии были пивоварами). Но если уж идти по пути слуховых ассоциаций, кажется, что она связана с чем-то солнечным. Или с солью...
Огромная нравственная сила, исходящая от многих героев его книг, укрепляет и вдохновляет. Это люди, простые и непростые, тоже «бодавшиеся» с миром сим, каждый по-своему. Кто - с открытым забралом, мужественно, благородно и иронично, как, например, Сологдин («В круге первом»). Кто - с кротостью, скорбью и даже растерянностью, как Матрёна («Матрёнин двор») или Тверитинов («Случай на станции Кочетовка»). Но всегда - в одном духе, который не от мира сего.
В заключение - очень кратко о христианском значении творчества Александра Солженицына, лично пережившего трагедию утраты христианской веры (« ... и без грохота, тихо рассыпалось / зданье веры в моей груди...») и счастье ее обретения вновь («Бог вселенной! Я снова верую! И с отрекшимся был Ты со мной...»). Оно видится не только в создании им литературных героев, в жизни которых Христос, прямо или косвенно, побеждает, но и в том, что русский язык эпохи социализма у него оживает, обретает качества, присущие лишь классической русской литературе. Это значит, что как бы поверх живущих в ней звуков «божественной эллинской речи» и «острого галльского смысла», переливов «Слова о полку Игореве» и пугающей глубины прозрений Толстого и Достоевского он положил угловатые, жесткие, даже грубые словесные «камни», и они приросли, заиграли, воскресли! Именно поэтому столь значительным представляется не раз с полной определенностью высказанное им мнение о необходимости перевода православного богослужения на русский язык.
К сожалению, в последнее десятилетие жизни и эти, и многие другие его слова падали отнюдь не на плодородную почву. Однако, вглядываясь в почти 90-летнюю, огромную, по земным меркам, жизнь Александра Солженицына, нельзя не увидеть, как часто ему приходилось уподобляться гласу вопиющего в пустыне в 60-е, 70-е, 80-е годы. Те, кто имел уши, услышали. Пусть же Господь, оскудевающее Восполняющий, очистит от всякого несовершенства своего верного раба, примет его в Свое Царство и даст новую силу его голосу. Вечная ему память!