Тайна жизни и смерти Рауля Валленберга. Часть 1

4 августа 2012 года исполняется сто лет со дня рождения Рауля Валленберга. 17 июля этого же года – 65 лет со дня его официально заявленной, но остающейся по-прежнему неразгаданной смерти.

Тайна жизни и смерти Рауля Валленберга
4 августа 2012 года исполняется сто лет со дня рождения Рауля Валленберга. 17 июля этого же года – 65 лет со дня его официально заявленной, но остающейся по-прежнему неразгаданной смерти.

Не банкир и не гусар
Когда Май Висинг Валленберг в 1912 г. родила своего сына, его отца Рауля Густава Валленберга, отпрыска одного из самых богатых и знаменитых в Швеции и в деловом мире рода Валленбергов, уже не было в живых. Он умер от рака, развивавшегося с молниеносной быстротой, за три месяца до появления ребенка на свет.

Воспитанием наполовину осиротевшего мальчика, помимо матери, занялся его дед по отцовской линии Густав Валленберг. К делу он подошел серьезно. После окончания школы и 9-месячной обязательной военной службы, он послал юношу на год во Францию, чтобы тот хорошо изучил французский. К тому времени он уже неплохо овладел английским, немецким и русским языками. Затем Рауля отправили в США учиться архитектуре. Это был, впрочем, его собственный выбор: дед непременно хотел сделать из внука банкира и согласился лишь на том условии, что по окончании университета тот займется коммерцией.

Курс, рассчитанный на четыре с половиной года, Рауль Валленберг закончил за три с половиной и при этом получил медаль, которой награждали лишь одного из 1100 студентов на потоке. Однокашник Валленберга по университета Сол Кинг вспоминает о Рауле как об очень одаренном и в то же время скромном человеке, наделенном талантом находить простые решения для сложных задач. Причем ни его поведение, ни манера одеваться не давали ни малейшего повода подозревать в нем человека, занимающего высокое положение в обществе, члена одного из самых влиятельных семейств Швеции [1]. В летние каникулы 1933 года Рауль работал на Чикагской всемирной выставке, получая 3 доллара в день. На следующее лето на старом побитом форде с товарищем отправился к дяде и тете, жившим на окраине Мехико. Сохранились воспоминания его двоюродной сестры Биргит Валленберг, тогда восьмилетней девочки, об этом визите: «Он был такой удивительный, играл со мной и пытался научить меня играть в шахматы. Рауль был очень не похож на остальных взрослых, и меня, одинокого и единственного ребенка в семье, воспринимал всерьез. Я помню, как удавался ему номер с подражанием голосам животных. Он отлично с этим справлялся и умел изображать, наверное, животных двадцать пять или тридцать. И еще он умел разговаривать с иностранным акцентом, и мы смеялись над этим до колик. С Раулем всегда было весело».

После окончания университета Рауль, по протекции деда, занимается торговлей в Кейптауне, потом в Палестине. Однако в письме к Густаву Валленбергу он пишет: «Наверное, я не рожден быть банкиром… Банкир должен быть по своей натуре кем-то вроде судьи, в его характере должны преобладать сдержанность, хладнокровие и расчетливость… Мне кажется, в моей натуре – скорее действовать, чем сидеть за конторкой и вежливо отказывать посетителям».

И вот Рауль возвращается в Швецию. Дед умер, а прочие его именитые родственники наверняка осознавали, что коммерция и финансы – действительно не его конек, и не спешили предлагать молодому человеку высокие должности в мире финансов. Однако и работы архитектора в Швеции с началом Второй мировой войны практически не стало, так как всякое строительство прекратилось. Наконец, Рауль поступает в экспортно-импортную фирму, занимавшуюся продовольственными товарами, которой нужен был энергичный и знающий языки молодой человек, не еврей, для свободных поездок по Европе, включая оккупированные нацистами страны. Продажа маринованных огурцов и копченого лосося с участием Рауля Валленберга шла хорошо, он быстро становится младшим партнером и одним из директоров компании.

В промежутках между разъездами по Европе Рауль ведет принятую в его кругах веселую холостяцкую жизнь. Его товарищ Густав фон Платен вспоминает: «Он был очень гостеприимным хозяином, имевшим сказочный винный погреб. Особенно хороши были унаследованные от деда запасы замечательного кларета, частично передержанного и потому подлежащего немедленному употреблению. Некоторые бутылки были просто фантастическими». Однако, как помнится фон Платену, Валленберг «не относился к гусарскому типу, он был, скорее, мечтателем».

Вероятно, мало кто понимал, о чем на самом деле думал в то время этот человек, который, по выражению его сводной сестры Нины Лагергрен, «определенно не принадлежал к типу мужчин с квадратной челюстью и на героя не походил… Рауль был склонен к иронии и самоиронии, за которыми обычно скрывал свои истинные чувства». Вивека Линдфорс, впоследствии актриса театра и кино, с сокрушением рассказывала впоследствии, что совершенно неправильно истолковала неожиданную горячность Рауля, когда тот после танцев зазвал ее в свой кабинет: «Он заговорил о евреях, о Германии, об ужасах, которые, наверное, там видел. Я очень хорошо помню, как он стоял в старомодном и элегантном кабинете и как страстно об этом говорил. Я была тогда очень молода, и он меня напугал – как горячностью своей речи, так и ее предметом. Помню, я тогда подумала: «Он говорит мне обо всех этих вещах, чтобы я прониклась к нему симпатией и оказалась в его объятиях». Ужасно, но именно так я тогда и думала. Я, в общем, не поверила ничему из того, о чем он рассказывал, - может, потому, что не хотела верить».

«Окончательное решение»
Между тем в Европе настало время «окончательного решения еврейского вопроса». Этот эвфемизм, один из многих лингвистических шедевров нацисткой машины, как известно, скрывал план окончательного физического уничтожения еврейского населения Европы, включая Британию, нейтральные страны, Турцию и Советский Союз. Планировалось, что под действие программы подпадут 11 миллионов человек. К лету 1944 года, о котором пойдет речь, «окончательное решение» было уже достигнуто, но не до конца. Достижения Адольфа Эйхмана, главного организатора депортаций евреев в лагеря смерти, исчисляются такими цифрами [2]:

Бельгия – 25 тыс. (относительно мало, из-за заметного сопротивления населения);

Болгария – 12 тыс. (слишком сильные либеральные традиции, однако евреи Фракии и Македонии, которые не были болгарскими гражданами, были депортированы);

Чехословакия – 120 тыс. (благодаря полному контролю нацистов);

Франция – 65 тыс. (не столько, сколько хотел Эйхман; 200 тыс. евреев ускользнуло, чему способствовали: отказ Анри Петена подписать указ о депортации, отказ властей в итальянской зоне оккупации участвовать в «окончательном решении», активная деятельность французского Сопротивления);

Великий Рейх: Германия – 180 тыс., Австрия – 60 тыс. (сколько-нибудь значительного сопротивления не было);

Греция – 60 тыс. (компактно проживавшую в течение 2500 лет в Салониках еврейскую общину оказалось нетрудно выявить и депортировать);

Нидерланды – 120 тыс. (благодаря тотальному контролю Германии, уничтожены практически все евреи);

Италия – 10 тыс. (главная союзница Германии, Италия периода Муссолини отказывалась депортировать евреев);

Польша – 10 тыс. депортированных в Освенцим из Белостока (местные власти препятствовали Эйхману, утверждая, что евреи им нужны для военных работ);

Румыния – 75 тыс. (около половины многочисленного еврейского населения пережило войну);

Скандинавия: Дания – 425, Норвегия – 700 (евреев было относительно немного, а нееврейское население помогало соотечественникам бежать в соседнюю нейтральную Швецию);

Югославия – 10 тыс. депортированных (большинство евреев Сербии и Хорватии были расстреляны и отравлены газом на месте, а не депортированы; тысячи бежали в зону, находившуюся под властью Тито, где присоединились к партизанам, и тысячи нашли прибежище в Италии; всего лишились жизни около 60 тыс.).

Советский Союз составляет отдельную главу в истории уничтожения. Массовые расстрелы на оккупированных территориях проводились чаще всего там, где жили жертвы, или поблизости, на глазах у местного населения, а иногда и при его активном участии [3]. К началу 1942 г. без депортаций и газовых камер айнзацгруппы с помощью войск СС, полиции, вермахта и местных коллаборационистов уничтожили на советской территории более миллиона человек. Всего же на оккупированные территории Советского Союза приходится около половины жертв Холокоста, т.е. около 3 млн. человек [4].

Венгрия, частично оккупированная Германией в марте 1944 года, на этот момент сохранила свое 750-тысячное еврейское население. Однако Запад уже знал, что на самом деле означало гитлеровское «окончательное решение» еврейского вопроса, и что происходит в Освенциме, самом большом лагере смерти. Ни у кого не было сомнения, какая судьба ожидает последнюю крупную еврейскую общину в Европе.

Депортации начались и здесь. К июлю 1944 года практически все венгерские евреи, жившие в провинции (за вычетом нескольких тысяч мужчин, пополнивших трудовые батальоны венгерской армии), т.е. свыше 437 тыс., были депортированы Адольфом Эйхманом в Освенцим. В живых оставались только 230 тыс., напуганные насмерть и запертые в столице. Депортации производились в яростном темпе. Часто за одни сутки из Венгрии в Освенцим отправляли до пяти наглухо заколоченных товарных составов, в каждом из которых находилось несколько тысяч мужчин, женщин и детей, по восемьдесят и даже по сто человек в вагоне. В каждый вагон ставили по ведру воды и еще одно ведро для испражнений. Дорога занимала три – четыре дня. Понятно, что многие до места не доезжали. Оставшихся в живых ждали газовые камеры и крематории, число которых постоянно увеличивалось: лагерь не справлялся с таким количеством поступавших людей, в немногих случаях – военные заводы, где непосильный труд очень быстро сводил людей в могилу. С января 1942 по январь 1945 года в Освенциме – Биркенау промышленным способом было уничтожено около 1 миллиона [5].

Когда развеялись последние сомнения относительно того, что происходит с евреями в провинции, Еврейский исполнительный комитет в Будапеште от имени еврейского населения города выпустил листовку, адресованную «христианскому народу Венгрии, с которым мы рядом, бок о бок, разделяя все его беды и радости жили в своем отечестве в течение тысячелетия». В листовке подробно описывались ужасы депортации и лагеря смерти (к тому времени уже были пара человек, которым удалось бежать из Освенцима и рассказать о нем) и выражалась вера в «присущее венгерскому народу чувство справедливости». В конце листовки говорилось: «Если же мы обращаемся к венгерскому народу тщетно, когда умоляем лишь о сохранении нашей жизни, мы попросим его только об одном – чтобы нас избавили от ужаса и жестокости депортации и положили конец нашим страданиям дома, позволив нам, по крайней мере, покоиться в земле родины».

Депортацию всего еврейского населения Будапешта Эйхман планировал провести молниеносно и неожиданно, в течение 24 часов, во второй половине июля. Однако регент Венгрии Хорти, под давлением протестов во всем мире и ввиду наступления Советской армии, стоявшей уже на подступах к столице, приказал депортации приостановить.

Однако ситуация оставалась тяжелой. Эйхман все равно готовил депортацию будапештских евреев, но в конце августа. Ивер Ульсен, представитель Управления по делам военных беженцев (УВБ), запоздало учрежденного президентом Рузвельтом с целью спасения евреев и других потенциальных жертв нацистских преследований, сообщает в Вашингтон, что евреи настолько напуганы, что просто сидят дома, не осмеливаясь выходить на улицу, в то время как прочее население процентов на 80 относится к уничтожению евреев равнодушно, только пожимая плечами, а остальные 20% помогать евреям боятся.

«Человек встретил дело своей жизни»
К июлю 1944 года Венгрия становится приоритетным полем деятельности УВБ. В числе других стран, Швеция получила от США просьбу об увеличении штата своего дипломатического представительства с целью «использовать имеющиеся в их распоряжении средства, чтобы призвать частных и официальных лиц воздерживаться в дальнейшем от актов варварства», и на эту просьбу согласилась.

Для заведования гуманитарным отделом шведской миссии понадобился смелый и энергичный человек, не-еврей, способный отправиться в Будапешт с миссией спасения. Выбор, хотя и не сразу, пал на Рауля Валленберга. Предварительный разговор с ним представителя УВБ длился с семи часов вечера до пяти утра следующего дня. Кандидатура была всеми одобрена, в том числе в принципе и шведским МИДом. Но – удивительное дело! – Валленберг, хотя ему и не терпелось приняться за дело, выставил министерству 9 условий. Суть их сводилась к требованию разрешить ему действовать теми методами, которые он на месте сочтет подходящими, включая свободное использование денежных средств и право вступать в контакты с любыми лицами, помощь которых может оказаться полезной для дела, минуя бюрократическую процедуру испрашивания разрешения в должностном порядке. Требования были настолько необычны, что рассматривались по восходящей многими должностными лицами вплоть до премьер-министра и короля. И они были удовлетворены! По удачному выражению Дж. Бирмана, «человек встретил дело своей жизни, и оно подходило ему больше, чем чиновные бонзы из Шведского министерства иностранных дел могли себе вообразить».

Рауль Валленберг прибыл в Будапешт 9 июля 1944 года.

По прибытии он принялся действовать быстро и энергично. Со свойственной ему коммуникабельностью, Валленберг свел знакомства в самых разнообразных кругах, включая высших чиновников марионеточного правительства Хорти – Стояи, а также самого Эйхмана с его окружением. Он действовал всеми дипломатическими и недипломатическими способами – обращениями, официальными нотами, протестами, и убеждениями, не гнушаясь лестью, подкупом, угрозами и шантажом.

Одно из его достижений – так называемый шведский охранный паспорт, свидетельствовавший о том, что его держатель находится под покровительством шведской короны. Никакой юридической силы такая бумажка иметь не могла, но напечатанный на желто-голубом фоне, снабженный шведским королевским гербом – три короны, множеством печатей и подписей, документ на двух языках производил впечатление на немецких и венгерских нацистов. Он свидетельствовал о том, что держатель паспорта не относится к брошенным всеми изгоям, а находится под покровительством одной из ведущих нейтральных держав Европы, к тому же «королевства». Валленберг писал в своем первом донесении на родину: «Здешние евреи сейчас в отчаянии. Тем или иным способом, но им обязательно следует внушить чувство надежды». И действительно, паспорта подымали дух их владельцев. «Они напоминали нам о человеческом достоинстве, во многом утерянном, - ведь в результате преследований и пропаганды нас низводили до уровня бездушных вещей», - вспоминала Эдит Эрнстерн, одна из первых получательниц паспорта, выжившая и после войны эмигрировавшая в Швецию. Умелой переговорной тактикой Валленберг добился от властей квоты на выдачу 1500, затем 2500 и под конец 4500 таких паспортов, на самом деле превысив и эту квоту по меньшей мере втрое. То же, с большим или меньшим успехом, делали и швейцарское и другие консульства. Тысячи людей были спасены.

Казалось, что самое худшее позади. Валленберг уже подумывал о возвращении домой. В письме Ивару Ульсену он писал: «Оглядываясь назад, на три месяца, которые я провел здесь, могу лишь сказать, что это был самый интересный период моей жизни, и, как я считаю, небесполезный. Когда я прибыл сюда, положение евреев действительно было ужасным. Ход военный событий и естественная психологическая реакция венгерского народа многое изменили. Мы, служащие шведской миссии, сыграли, вероятно, только роль орудия, преобразующего эти тенденции в конкретные действия различных правительственных учреждений…».

Дальнейшие события развивались стремительно. Хорти принимает решение заключить сепаратный мир. По радио зачитывается его обращение, в котором говорится, что война для венгерского народа отныне закончилась. Это было то, чего люди ждали многие годы. Как вспоминал очевидец Ласло Самоши, «экстаз, охвативший нас, живших в доме с желтой звездой, был неописуем».

Но ликование оказалось преждевременным. За обращением в эфире Хорти последовала все та же немецкая речь и немецкая музыка. Затем было объявлено о создании правительства нилашистов – членов экстремистской профашистской партии «Скрещенные стрелы» (по-венгерски nailas). Фашистский путч положил конец всем надеждам.

По улицам бродили толпы вооруженных бандитов, беспрепятственно хватавших и убивавших людей. А вернувшийся Эйхман возобновил депортации, теперь уже в ином, еще более зловещем облике пеших «маршей смерти»: ведь железнодорожные составы отчаянно требовались фронту. В своем меморандуме от 12 декабря 1944 г. в Стокгольм Валленберг писал: «Со времени последнего отчета положение евреев в Венгрии стало еще хуже… Людей, предположительно, арестовывают в домах и на улицах и заставляют идти пешком в Германию. Это путь длиной в 240 км. Все время с начала этих «маршей смерти» стоит холодная, дождливая погода. Люди вынуждены спать под навесами и под открытым небом. Некоторых из них кормили и поили лишь три-четыре раза за весь переход. Много погибших… Выбившихся из сил в пути расстреливают. На границе спецкоманда Эйхмана встречает людей пинками и тумаками и гонит дальше на тяжелые работы по сооружению пограничных укреплений…

«Скрещенные стрелы» тащат к себе евреев в больших количествах, пытают и мучают лишь для того, чтобы вывезти в центры депортации» [6].

Мужчин, работавших в Будапеште на рытье траншей на путях возможного наступления советских войск, затем стали передавать для аналогичных работ в Германии, что на самом деле означало, по выражению из доклада Международного Красного Креста, что «правительство Салаши передавало будапештских евреев на уничтожение». Дипломаты из швейцарской миссии, наблюдавшие такую группу мужчин-евреев, сообщали: «Они пришли в Хедешхалом босые и полураздетые, деморализованные настолько, насколько это можно представить. В пути их не кормили, и они подвергались жестоким избиениям. Многие умерли от истощения, не дойдя до цели». Что же касается женщин и детей, то, как докладывали швейцарцы, «бесконечное мучение пешего марша, почти полное отсутствие питания и постоянный страх, что в Германии их направят на уничтожение в газовые камеры, довели их до того… что они почти потеряли человеческий облик, не говоря уже о человеческом достоинстве». А группа наблюдателей из МКК сообщала о ночевке одной из колонн, устроенной на баржах, причаленных к берегу Дуная. «Многие из них в том отчаянном положении кончали самоубийством. Крики раздавались всю ночь. Люди, решившиеся на смерть, предпочитали прыгать в ледяную воду Дуная, чем терпеть такие страдания». Валленберг свидетельствует о депортации так: «Зрелище, очевидцами которого мы стали, было невыносимо даже для самых жестоких и жаждущих крови жандармов. Я не раз слышал, как некоторые из них говорили, что они лучше бы отправились на передовую… На обочине дороге валялись останки умерших или убитых нилашистами. Никто не думал их хоронить».

В своем декабрьском донесении Валленберг совершенно бесстрастно и без подробностей пишет, что его секция смогла добиться возвращения в Будапешт около 15 тыс. евреев с иностранными «паспортами», отбывавших трудовую повинность. Он упоминает раздачу пищи и медикаментов участникам пеших маршей и вывоз больных – «однако вскоре последовал запрет». Далее следует дипломатично-туманная фраза, за которой, однако, стоит многое: «Благодаря вмешательству различного рода удалось вернуть до 2000 человек, 500 из них из Хедешхалома. Эту деятельность, к сожалению, пришлось свернуть после того, как командование Эйхмана пригрозило жесткими мерами» [7].

Для иллюстрации обратимся к некоторым свидетельствам избавленных от смерти. Вот отрывок из воспоминаний Цви Эреса, 14-летнего мальчика, спасенного Валленбергом вместе с матерью, тетей и двоюродной сестрой буквально в последний момент, при пересечении австрийской границы при Хедешхаломе: «Когда мы подходили к Хедешхалому в конце пути, мы увидели двух мужчин, стоявших на краю дороги. Один из них, в длинном кожаном плаще и меховой шапке, сказал, что он – сотрудник шведского посольства, и спросил, нет ли у нас шведских паспортов? Если их при нас нет, продолжал он, то, наверное, только потому, что их отняли у нас и выбросили нилашисты? Мы к этому времени едва не падали от усталости, но все же уловили его намек и признались, что именно так с нами и было, хотя фактически никто из нас шведского охранного паспорта не имел. Он записал наши имена, добавив их к своему списку, и мы пошли дальше. На станции мы снова увидели Валленберга, он стоял вместе с несколькими своими помощниками… Напротив толпилась группа венгерских офицеров и немцев в эсэсовской форме. Валленберг размахивал списком, по-видимому, требуя, чтобы все поименованные в нем были отпущены. Разговор шел на повышенных тонах на немецком языке и время от времени переходил в крик. Они стояли слишком далеко, и я не слышал, о чем идет речь, но, очевидно, спор между ними шел жаркий. В конце концов, к нашему изумлению, Валленберг своего добился, и примерно 280 или 300 из нас было позволено вернуться обратно в Будапешт».

Один из двух шоферов Валленберга, Шандор Ардаи, которому Валленберг при первом знакомстве показался «каким-то мечтательным и слишком мягким», рассказал, как однажды в ноябре он возил его на вокзал Йожефварош, откуда, как узнал Валленберг, отправлялся состав с евреями в Освенцим. Не обратив внимания на приказ молодого офицера СС покинуть платформу, Валленберг прошел к поезду. «Он вскарабкался на крышу вагона и стал раздавать паспорта через не закрытые еще двери. Приказы немцев сойти вниз Валленберг игнорировал. Затем нилашисты стали стрелять и орать на него, чтобы он убирался прочь. Он игнорировал и эти угрозы и продолжал раздавать паспорта в тянувшиеся к нему руки. Я думаю, нилашисты специально стреляли вверх, а не в него, промахнуться с такого расстояния было бы, наверное, нелегко. Наверное, и на них подействовала его храбрость. Как только Валленберг раздал все имевшиеся у него паспорта, он приказал тем, кто шведские паспорта имеет, выйти из поезда к стоявшим неподалеку, выкрашенным в национальные цвета шведского флага автомобилям. Не помню точно, сколько человек он спас с того поезда, но наверняка их было не меньше нескольких десятков – немцы и нилашисты были настолько поражены его поведением, что не препятствовали ему!».

Есть воспоминания Томми Лапида, которому в 1944 году было 13 лет, и он был одним из девятисот человек, теснившихся по 15-20 человек в комнате в охраняемом шведской миссией доме. Нилашисты врывались в дома, уводили людей и расстреливали на берегу Дуная, течение которого тут же уносило трупы. Томми всю ночь слышал расстрелы. Однажды они пришли увести его мать, вместе со всеми физически здоровыми женщинами. «Мы знали, что это значит. Мать поцеловала меня и заплакала. Заплакал и я. Мы знали, что расставались навсегда, и она оставляла меня одного, теперь я лишался и матери». Каково же было счастье подростка, когда через несколько часов мать вернулась живой и бросилась его целовать и обнимать, выговорив лишь одно слово: «Валленберг»! Чуть успокоившись, она рассказала, что «когда их вели к реке, рядом остановился автомобиль и из него вышел Валленберг – они сразу узнали его, потому что такой человек был только один во всем городе. Он подошел к главарю нилашистов и сообщил ему, что эти женщины находятся под его защитой. Нилашисты стали с ним спорить, но в нем было столько личного обаяния, столько властной уверенности… Хотя никто его не поддерживал, и никто за ним не стоял. Нилашисты могли бы пристрелить его тут же, на улице, и никто об этом бы не узнал. Но вместо этого они смягчились и отпустили женщин».
И подобных рассказов множество.
Одновременно Валленберг умудрялся заниматься и непосредственной дипломатической работой: писал ноты, протесты, вел переговоры. Он также заводил и поддерживал полезные знакомства. С самого начала нилашистский министр внутренних дел Габор Вайна в своем радиовыступлении заявил, что отныне никакие защитные паспорта или свидетельства о крещении евреев приниматься во внимание не будут: «Пусть ни одно лицо еврейской расы не думает, что при помощи иноземцев оно может обойти законные меры, предпринимаемые в отношении него венгерским правительством». Валленберг знал, что аргументы на тему гуманности на подобных людей не подействуют, и обратился к жене нового министра иностранных дел барона Габора Кеменя, Элизабет Кемень, красавице, аристократке австрийского происхождения, с которой был знаком по дипломатическим раутам. Миссии нейтральных стран, объяснил Валленберг, всерьез обеспокоены тем, что новое правительство не признает выданные ими паспорта, служащие охранными грамотами их владельцам. Ее муж хочет международного признания своего правительства, но никогда не получит его, если режим Салаши будет отказываться от обязательств, взятых на себя его предшественниками. Баронесса должна это понять. Ей также стоит взвесить вероятную судьбу лидеров нилашистов: Красная Армия практически у ворот венгерской столицы. Когда город падет, их всех повесят как военных преступников… конечно, за возможным исключением тех, кто мог бы заступничество заслужить. Баронесса наверняка хотела бы, чтобы барон сделал всё для спасения своей жизни. Валленберг уверен, баронесса приложит все силы, чтобы помочь мужу и их будущему ребенку (баронесса Кемень была в тот момент беременна первым ребенком): она заставит барона отменить декрет.

И баронесса поговорила с мужем, после чего тот сумел убедить «вождя нации» Салаши признать – по тактическим соображениям! – охранные паспорта. Более того, после того, как баронесса Кемень, по ее собственным воспоминаниям, пригрозила уйти от мужа, Габор Кемень отправился на радиостудию объявить о перемене во всеуслышание.

Широко известна и последняя победа Валленберга. Во второй половине января ему сообщили, что началась подготовка к полной ликвидации Общего гетто, населенного самым большим количеством людей. Бойню безоружных, истощенных и больных людей планировалось провести объединенными усилиями пятисот солдат войск СС и нилашистами под руководством священника отца Вилмоша Лучки. Для большей надежности, чтобы никто не ушел живым, двумстам полицейским предписывалось взять гетто в кольцо оцепления. Тщетно Валленберг, используя обычную комбинацию угроз и обещаний, требовал от министра внутренних дел Вайны отменить «чудовищный план». Тогда один из венгерских сотрудников Валленберга, Шалаи, отправился к генералу Августу Шмидтгуберу, командовавшему силами СС в Будапеште. От имени Валленберга он передал генералу, что если бойня произойдет, то Валленберг сделает всё, чтобы генерал Шмидтгубер считался лично за нее ответственным и был повешен как преступник. Передовые части Советской армии в этот момент находились в двухстах метрах от гетто и шаг за шагом продвигались вперед. Времени на то, чтобы найти Валленберга и расправиться с ним, уже не было. Шмидтгубер в ярости бегал взад и вперед по штабу и, в конце концов, снял трубку и приказал, чтобы акция ни в коем случае не начиналась. Советские войска вошли в гетто через два дня и обнаружили в нем живыми 69 тыс. жителей. Еще 25 тыс. уцелело в Международном гетто. А после взятия всего города из убежищ в монастырях, церквях и домах, где их прятало местное население, вышли еще 25 тыс. евреев. В общей сложности «окончательное решение» пережили 120 тыс. венгерских евреев – самая большая из оставшихся в Европе еврейских общин.

Продолжение следует

Ольга Сушкова

По материалам, размещенным на сайте  http://www.psmb.ru

Ссылки:

[1] Здесь и далее, кроме специально оговоренных случаев, фактические данные и цитаты взяты в: Бирман Дж. Праведник: История о Рауле Валленберге, пропавшем герое Холокоста. Русское издание. М.: Текст, 2007.

[2] Данные касаются депортированных и взяты также в кн. Дж. Бирмана.

[3] Тем не менее, было немало тех, кто, рискуя жизнью, спасал тех, кто чудом выжил при расстреле, и многих других от верной смерти. Свыше 100 граждан России (как и Рауль Валленберг) носят звание «праведник народов мира», которое присваивается не-евреям, спасавшим евреев в годы войны. Среди них, например, киевский священник о. Алексей Глаголев с женой, прятавшие еврейскую семью на колокольне храма в течение двух лет оккупации. Мать семейства отдала еврейской женщине свою метрику, а сама целый год жила без документов, каждый день рискуя попасть в облаву. См. об этом: Брухфельд С., Левин П. «Передайте об этом детям вашим…» История Холокоста в Европе 1933-1945. М.: Текст, 2001. С. 96.

[4] Там же. С. 85.

[5] Брухфельд С., Левин П. «Передайте об этом детям вашим…» История Холокоста в Европе 1933-1945. М.: Текст, 2001. С. 57.

[6] Письма и донесения 1924-1944 – Рауль Валленберг (1995).

[7] Письма и донесения 1924-1944 – Рауль Валленберг (1995).