Корзина покупок пуста!
Доктор культурологии Анна Ильинична Шмаина-Великанова о своих впечатлениях от поездки в Заостровье
Мало можно добавить к тем точным и глубоким словам, которые сказала о Заостровье Ольга Седакова. Попробую передать несколько самых важных впечатлений от, увы, немногих, но счастливейших в моей жизни дней: поездок в Заостровье.
Я давно хожу в церковь, около полувека. На сайте РНЛ моя биография названа «примечательной», я думаю, потому, что я училась в университете в Иерусалиме, преподавала и преподаю библейский иврит, раввинистическую и раннехристианскую литературу и явно являюсь лицом «примечательной», еврейской, национальности. При этом я — поповна и навидалась в жизни приходов, благочиний, епархий, юрисдикций…
Так вот община Сретенского храма в селе Заостровье Архангельской области поразила меня с первого взгляда, и за двенадцать лет знакомства это изумление не уменьшилось. Точно так же поразил и продолжает удивлять при каждой встрече и настоятель этого храма, священник Иоанн Привалов.
Огромное северное небо, крохотные согнутые ветром березки, а посреди этой нищей, светлой, всеми правительствами разоренной России прямо высится большой белый храм, «вместилище красоты и смысла». А на пороге, одновременно защищая своими широкими плечами низенькую дверь в светящуюся безоружную внутренность храма и приглашая сияющей своей улыбкой всех, кто хочет войти — войти и быть свободным, стоит молодой священник, местный, обычный, надежда Церкви, будущее России.
В Заостровье понимаешь ясно историческую роль русской Церкви — она не часть государства, не его красочный народный костюм, она вообще — не его, она — смысл страны, суть ее языка, культуры и ландшафта. Сретенский храм — это смысл Заостровья, Заостровье — поморского севера, а Север — всей России. Так вот получается. Это и почувствовали русские народные линейные молитвенные почитатели товарища Сталина, эту недавно рожденную (двадцать лет — исторически ничтожный срок) НАСТОЯЩУЮ русскую Церковь.
Почему в Заостровье не проходит никогда первоначальное изумление? В Заостровье все — так, как оно должно быть, как никогда не бывает. Там священник обращается к прихожанам: «Братья и сестры! Христиане!» и глядя на паству, сознаешь: ОНИ — ХРИСТИАНЕ. Там брат — шофер у брата — богача говорит епископскому порученцу, что богач выделил машину для гостей, а потом звонит богачу и сообщает: «Брат, я не приеду сегодня, повезу гостей домой, они замерзли» и тот не возражает ни слова. Там юные рокеры поют на клиросе старинные распевы, а девяностолетняя Калиста на братской трапезе молится от сердца своими словами. Там столичная интеллигенция чистит снежные завалы, а одна древняя бабка делится с другой, не менее ветхой: «Христос посреди нас, Михайловна!». Там исполнилось слово Спасителя: «Да будут все едино.» В Заостровской общине молодежь, а ее очень много, не просто уважает бабушек (их еще недавно тоже было немало), но между ними нет разрыва, поколения едины. Это проявилось со всей очевидностью в устройстве выставки об истории храма. В Заостровской общине не найдешь молодых, считающих, что при Сталине «порядок был» или что Сталин «войну выиграл». Они помнят всех замученных священников и прихожан этого храма, помнят тех несогнувшихся поморских старух, которые не позволили закрыть их храм. Молодые члены общины и сами «тем путем идут суровым, что и двести лет назад», в будущее, которое они же готовят, созидая из себя камни Церкви, строя фундамент новой культуры. В Заостровье многие заочно получают высшее образование.
В первый мой (общий с Ольгой Александровной) приезд меня попросили прочесть лекцию на тему, о которой я тогда много думала и писала — о глубинной связи древнего мученичества с образом материнства. К тому времени я уже выступала с докладами на эту тему на конференциях в Москве и наталкивалась на вежливое непонимание. Обсуждались в докладах трудные, тогда не переведенные на русский язык тексты: Оды Соломона, Страсти Перпетуи и Фелицитаты и др. Читая доклад в притворе Сретенского храма в Заостровье, я украдкой поглядывала на странную аудиторию и думала о том, что надо часть текстов выпустить. Пропустила рассказ об Одах. Закончив, спросила, как водится: «Какие будут вопросы?» Встал человек (я потом узнала, что он корабел и особенно любит Пушкина, знает не только все стихи, но и письма и мельчайшие подробности быта…) и спросил: «Мне кажется, что должны существовать какие-нибудь древние христианские гимны, поэзия какая-то, похожая на то, что Вы рассказывали?» С каким стыдом за свою высокомерную тупость, раскрывала я вновь блокнот, чтобы восстановить то, что пропустила, сочтя слишком трудным для этих людей — Оды Соломона.
Во время той же лекции я мельком упомянула о загадке, волнующей всех исследователей, занимающихся «Страстями Перпетуи и Фелицитаты»: зачем добровольно сдался властям Сатур, катехизатор арестованных оглашаемых? Сразу поднял руку и встал, едва не упираясь головой в потолок, молодой человек, один из Заостровских катехизаторов. Краснея от собственной дерзости, он решился, тем не менее, сказать, что на его взгляд никакой загадки тут нет: Сатур надеялся, что если он донесет на себя, что это он обратил эту молодежь ко Христу, то его казнят, а их отпустят. «Любой катехизатор поступил бы так же» — твердо сказал Николай.
Что вспоминать после этого о консультациях по курсовым работам и дипломам, которые я проводила по просьбе заостровцев, заочно обучающихся в СФИ… Глубина вопросов, серьезность тем по истории Церкви, библеистике, богословию, степень ответственности за работу, которую придется делать без книг, по ночам, только для себя (СФИ тогда еще не имел государственной аккредитации) — все в Московских вузах непредставимое — сочетаясь с валенками, оканьем и полным отсутствием формального образования и социального положения, заставляли наконец прозреть: вот такими и были члены общины, в которй возникли Оды Соломона, вот так и разговаривали матрона Перпетуя с рабыней Фелицитатой.
И всех их: крестьян и бывших эфэсбешнииков, инженеров и пожарников, богачей, раздавших все деньги нищим, и доярок, изучающих Библию — созвал и призвал петь и учиться, служить Богу и ближнему, «жить не для себя и не для других, а со всеми и для всех» отец Иоанн, настоятель их храма. Разделить их, разрушить это чудо, живой церковный организм нельзя.
Ольга Седакова, в который-то из наших приездов, должна была выступать с чтением стихов в просторном зале Областной библиотеки. Накануне, делая об этом объявление после вечерни, отец Иоанн произнес буднично: «Братья и сестры, не забудьте прийти в Областную библиотеку пораньше, чтобы занять ПОСЛЕДНИЕ места: там очень плохо слышно»
Фото с сайта www.sfi.ru
