Из ненаписанного личного дневника М.Д.
Декабрь 1993 г.
Совершается моё вхождение в церковь. Чудо обретения веры - ниоткуда, из глубины - произошло, но она ещё по-младенчески мала и хрупка, хотя несомненна и подлинна. Глубокие тёмные вечера: на огласительных встречах в приходском доме засиживаемся до полуночи, иногда и позже. В один из этих морозных дней совершается панихида по о. Александру Шмеману: 10 лет со дня его кончины. На панихиде я не был - но припоминание её каким-то образом совершается потом, через несколько месяцев: перед крещением на Пасху я начинаю подпевать в нашем молодом церковном хоре, для которого эта панихида была одной из самых первых (какова ответственность!) служб.
1994 г.
«Заглатывание» (иного слова не подберёшь) последней и итоговой книги о. Александра «Евхаристия. Таинство Царства». Пронзительное - не чувство, а полное и несомненное удостоверение - в подлинности её. Конечно, евхаристия может быть только такой!..
1996-1997 гг.
1993 г. был последним относительно спокойным в жизни нашего братства. В конце его началось то, что никак нельзя было себе представить происходящим внутри церковной ограды. «Брат восстал на брата...» Вот только не был ли этот «восставший брат» - из племени лжебратий?..
Потом - никак не вмещаемое недоумение: невозможность быть вполне открытыми со своими же по вере, с такими же православными!.. Постоянный риск встретить холодность и отчуждение, а то и истовую враждебность - при малейшем упоминании, из какого ты храма. Тёмное торжество бытового православного сектантства: «наши» - «не наши». Хождение по разным храмам часто становится чем-то вроде конспиративной акции: по косвенным признакам, по взгляду, по книгам, что человек читает - пытаться понять: можно быть с ним доверительным, или нет? Книги о. Александра в этой ситуации - как пароль, условный знак. Если видишь их где-то на прилавке у «ящика» - уф-ф, здесь можно немного расправить плечи, стоять прямо, не быв заподозренным в «сектантской гордыне».
1998 г.
Апофеоз мелкого и пошлого «православного» беснования. В Екатеринбурге по распоряжению местного епископа сжигают книги, в том числе книги о. Александра Шмемана. Такое вот посмертное гонение...
2000-е гг.
В Киеве потихоньку начинают переиздавать книги о. Александра. «Заграница нам поможет...» Неужели фундаменталистский морок середины 90-х начинает рассеиваться?..
2005 г.
Выход «Дневников». Бомба. Фурор. Снова, как и в советские времена, все запоем читают одну и ту же книгу. Тираж сметён с полок. В классификации «бестселлеров» появился новый вид: «церковный».
Священники - читают! И обсуждают! Православный интернет - из помойки, в которой каждый с высоты своей «церковности» (той или иной «редукции» воспринятого «благочестия»: все кавычки - термины о.А.Ш.) «поливает» и «моет» другого - на короткое время превращается в пространство здравой дискуссии. Глубокие и острые переживания о. Александра дают возможность церковным людям (и в первую очередь - клиру) начать открыто говорить о реальных церковных проблемах. Правда, насыщенность этих разговоров довольно быстро сходит на нет.
2008 г., декабрь
13-го - уже 25 лет со дня смерти отца Александра. Что дальше?
* * *
13 декабря исполняется 25 лет со дня кончины протопресвитера Александра Шмемана . Многочисленные эпитеты к его имени не нужны: каждый, кто хотя бы мельком знает его жизнь или его книги, мгновенно добавит всё необходимое. Потому что они, как говорится, «носятся» в воздухе, существуют на уровне «эйдосов». Не только друзей и почитателей, но и врагов его имя не оставляет равнодушными и поныне.
Время является серьёзным испытанием значительности жизни конкретного человека. Конечно, лишь человеческая память и мысли непостоянны и неполны - это «не Божьи мысли»; только Бог знает истинную цену пути каждого, в том числе и тех, кто как бы канул в лету человеческого непоминания или даже беспамятства. Но всё же нельзя пренебрегать и свидетельством памяти человеческой.
25 лет - срок значительный, тем более по нынешним меркам. Отец Александр Шмеман не уходит из памяти людской и памяти церковной. Более того, подчас его воздействие на умы и сердца даже как бы усиливается (ярчайший пример - публикация несколько лет назад его личных «Дневников», неизвестных при жизни). Собственно «Дневники» и явились тем недостающим кусочком смальты, который довёл до какого-то важного завершения (полноты) мозаику, запечатлевшую целожизненный духовный облик о. Александра.
Масштаб его личности впечатляет: широчайший круг интересов; высокая культура, языки; острый ум; пытливая вовлечённость во все важнейшие события своей эпохи. Яркий, искрящийся, густой и терпкий вкус настоящего человеческого счастья, личного и семейного (впрочем, разве может христианин быть счастлив?..) Но одновременно - трагичность, подчас отчаяние и беспомощность человека, не могущего серьёзно продвинуть дело своей жизни: содействие возвращению в церковь - христианского, евангельского, подлинно Православного духа. Щемящее одиночество человека, не находящего почти ни одного настоящего единомышленника - и это при внешнем триумфе и искреннем почитании ещё при жизни от множества людей!.. Не стоит обсуждать «противоречивую» коллизию: как в православие надо возвращать дух Православия - это непонятно лишь для православных «бытовиков», как их едко именует о. Александр, возлюбивших «православный быт» и его неподвижность, незыблемость более Христа и Евангелия. Отдавших предпочтение «религии» - вместо христианства. Но почему всё же старания о. Александра Шмемана не возымели желательного - при всей внешней, со стороны американского православного общества, благожелательности к нему и его делу - действия и результата?
Это очень непростой и чрезвычайно многоплановый вопрос. Можно попытаться указать лишь некоторые моменты.
Конечно, велика была (и есть) инерция «исторического православия», не освободившегося до конца от щемящих и бередящих душу воспоминаний былой (но так долго казавшейся вечной!) константиновской эпохи. Поэтому и велико было (и есть, к сожалению) влияние «бытовиков» (в Европе и Америке они, к счастью, не имели возможности апеллировать к «административному ресурсу» - в силу действительной светскости государства, но и в силу мудрости и бескомпромиссности церковного руководства, за исключением, может быть, отдельных маргинальных групп). Плюс к этому, как неоднократно отмечается в «Дневниках», слишком многие выбирают в православии не его полноту, а всевозможные «редукции», обращение лишь к тому или иному пласту предания, и их возводят в центр своей веры. «... Я так остро чувствую свое одиночество в Православии: в отталкивании от тех его «редукций», что нарастают на наших глазах и в России, и вне ее, от этого обожествления - будь то «византинизма», будь то «русизма», будь то «духовности» и т.д.». А такая редукция неизбежно приводит к тому, что «предмет интереса» становится попросту идолом.
Во-вторых, здесь проявилась, если можно так сказать, некоторая духовно-практическая непоследовательность о. Александра. Развивая и защищая «литургическое богословие», поставив в центр христианской жизни - Евхаристию, он по трагической случайности не смог ясно передать другим, что, пребывая в центре, но будучи лишённой всех остальных сторон христианской жизни (и веры, и молитвы), не распространяя своё благодарственно-агапическое влияние на них, она может стать точно такой же «редукцией» (прочие разновидности которых он метко замечал и беспощадно обличал). И привести к тому или иному изводу всё того же «бытовизма» (но уже в «обновлённой» форме). В каком-то смысле плоды этой редукции можно наблюдать на примере современного кризиса жизни Православной церкви в Америке, кровном детище о. Александра. Особый трагизм заключается в том, что в своей собственной христианской жизни ему удавалось распространять этот евхаристический дух, живое «присутствие» и «соотнесённость» с Царством - «уже, но ещё не» «пришедшим в силе» - на все стороны, все проявления своей жизни. Именно этот важнейший опыт ему и не удалось передать другим...
Ну и наконец, на всё даются свои «времена и сроки», существует тайна Божьего домостроительства, сообщающего одним временам и людям, в них праведно «ходящим пред Богом», свои особые дары. Величайшие дары и прозрения были даны русской эмиграции, равно как не меньшие дары - и не меньшие трагические испытания - были отпущены на долю христиан, оставшихся в обезумевшей России, чтобы пронести свой крест до конца. И вот, как видится, открываются новые страницы истории, когда эти два потока живого предания могут обрести общее единое русло. Разве это возможно? Сможем ли мы его понести? Ведь люди, собравшие и передавшие нам это наследие, - «богатыри, не мы»?
И в заключение несколько слов - всё же о благодарности, благодарении, Евхаристии.
Для о. Александра, безусловно, - это важнейший мотив: здесь сердцевина его личного кредо, ключ к пониманию христианства, из чего вытекает «литургическое богословие», дело всей жизни. Последнюю свою проповедь (за две недели до смерти) он произнёс - случайность? - в день Благодарения, любимый американский праздник, внешне совсем светский. «Всякий, кто способен благодарить, достоин спасения и вечной радости» - так она начиналась. Бродский, с которым они были дружны и внутренне созвучны, разделяя в том числе этот «благодарственный» мотив, написал в 1980 г.: «...Но пока с горем рот не залепили глиной, / Из него раздаваться будет лишь благодарность». Это манифест - достойный человека, но человека, как бы не знающего или «изнемогшего в вере», не прилепившегося ещё «всею крепостию своей» ко Христу - в надежде. Вера же отца Александра питалась этой эсхатологической надеждой. И благодарность - уже не из телесных уст, но из таинственной неявленной до времени глубины духовного существа - верного Божьего служителя Александра Шмемана (ведь «у Бога все живы»!) продолжает звучать, сходя к нам со страниц его книг, его проповедей, «Дневников», всё так же сообщая живое и непостижимое «присутствие» Царствия Божьего. «И Дух и Невеста говорят: гряди». «Невеста» - церковь живых и усопших, в которой явственно звучит и славящий, и благодарящий глас протопресвитера Александра Шмемана.
«Ей, гряди, Господи Иисусе!»
М.Д.
{product_snapshot:id=174,true,true,true,left}
{product_snapshot:id=186,true,true,true,left}