Постмодерн в церковной ограде

Элементы постмодерна присутствуют в жизни многих церковных общин, и они не всегда несут негативные коннотации

Русская Православная Церковь стоит сегодня перед задачей новой модернизации. И нужно понимать, что эта модернизация будет разворачиваться в постмодернистском контексте

В культурном сообществе слово «постмодернизм» нередко используется в негативном плане. И тому есть весомые причины. Новый «изм» активно занялся нивелированием «верха» и «низа», манипуляцией имиджем и культурными кодами, которая, в сущности, связана с работой над штампами сознания читателя/зрителя. Карнавал симулякров вначале вроде бы пробудил уставших от серьезных тем любителей искусства. Но потом заставил относиться к новым акциям и перформансам со все большей и большей осторожностью. Еще бы! Авторы научились мазать не только по холсту, но и по самим зрителям, превращать их в часть художественного произведения. Да ладно превращать. Они еще нажимали на самые болевые точки, не считаясь ни с нормами этики, ни, тем более, эстетики. Скандал стал для многих постмодернистов способом существования. Конечно, скандал как возможность пропиарить свои произведения использовался и раньше. Но в 90-е годы он превратился в глобальную художественную стратегию. Чтобы оказаться в лучах сомнительной славы, творцы нового искусства издевались над чувствами ветеранов войны, препарировали бисексуальные связи, глумились над святынями. Своеобразной квинтэссенцией подобного творчества стала выставка «Осторожно, религия!», спровоцировавшая судебное разбирательство.

Не обошел новый «изм» стороной и церковь. Многие жесты и культурологические ходы постмодернистов были повторены в церковной ограде, хотя исполнители и не всегда понимали, что работают в новой парадигме. К таким акциям можно отнести, к примеру, костер из книг, устроенный в 1998 году в Екатеринбурге фундаменталистами. Борясь с «тлетворным влиянием Запада», они вынесли из семинарской библиотеки произведения о. Александра Меня, о. Иоанна Мейендорфа, Николая Бердяева и предали их сожжению.В Москве в 2005 году "Идущие вместе" вкупе с Союзом православных хоругвеносцев устроили похожую акцию, но не с сожжением, а выкидыванием книг уже самого постмодерниста в бутафорский унитаз напротив Большого театра, протестуя против премьеры в нем оперы Леонида Десятникова "Дети Розенталя" по сценарию Владимира Сорокина. Подобные акции устраивали и перформансисты, скажем, г. Псой.

Кинорежиссер и одновременно наместник Сретенского монастыря архимандрит Тихон (Шекунов) тоже оказался под магией нового "изма". Его "Гибель империи. Византийский урок" - пример работы со штампами общественного сознания. В одном из интервью он говорит об этом прямо: "Этот фильм лично для меня был сделан как партитура, в которой я четко заложил партии для всех: например, для "Эхо Москвы" - я ждал, как споет "Эхо Москвы", и для других групп. Для меня было величайшее наслаждение, что все они четко пели по этой партитуре. Это было потрясающе".

Если бы архимандрит Тихон ограничился кинематографом, на это можно было бы как-то закрыть глаза. В конце концов, недовоцерковился человек, бывает. Но свою постмодернистскую игру, дух века сего он внес в церковную ограду. Именно по сценарию архимандрита Тихона (Шевкунова) шла травля миссионерской общины отца Георгия Кочеткова. К слову, недавно настоятель Сретенского монастыря помолился на паперти собора в память о том, что он с группой поддержки 18 лет назад молился перед закрытыми дверями храма, куда его не пускали "злобные кочетковцы" - очередной идеологический жест.

Конечно, было бы радостно, если бы о. Тихон покаялся - в том, что действовал совершенно нецерковно, что причинил горе стольким людям, но, похоже, отец архимандрит совсем заигрался.

К постмодерну, в отрицательном его смысле, можно отнести софринские поделки, штампы иконописи, тиражирование итальянского клиросного пения и еще многое и многое чего. Но постмодернизм, тем не менее, не сводится к скандалу и низкому качеству художественной продукции. Он не обязательно несет в себе зло. Это особенно стало очевидно, когда ушел карнавал 90-х и появился госзаказ на неоконсерватизм и традиционные ценности. В архитектуре, живописи, поэзии стали появляться новые течения, цельные в своей замкнутости и стилистике. Но сама матрица постмодерна осталась. Потому что проект постмодерна крепко связан с модернизацией экономики. Примерно так же, как в начале двадцатого века модернизм как художественное явление был сопряжен с модернизацией всей Российской империи.

Постмодернизм допускает одновременное существование разных стилей, разных культурных кодов, он действительно является "пост...".Но это не эклектика, и совершенно разные культурные конструкции он соединяет друг с другом благодаря комментариям и комментариям на комментарии. В сущности, это еще одна формаработы с сознанием, далекая от поэтики скандала.

Наряду с современными течениями, постмодерн вобрал в себя и архаику. Поскольку в древности можно найти многое что - и хорошее, и плохое, не удивительно, что фундаментализм легко вписался в новую культурную ситуацию. В то же время в постмодерне существует и Живое Предание. Точнее сказать, постмодерн интерпретирует его как одну из традиционных ценностей и в этом качестве позиционирует разные проявления Предания в культурном пространстве.

Конечно, радикальный отказ от этики, от духовной вертикали не позволяют Церкви ввести постмодернизм в церковную ограду, как это произошло с модернизмом веком раньше. Но какие-то элементы постмодерна присутствуют в жизни многих церковных общин, и они не всегда несут негативные коннотации.

Постмодернизм допускает не только деконструкцию, но и реконструкцию. Иначе говоря, внутри постмодерна можно осуществить проект модернизации.

Возьмем, к примеру, переводческую деятельность. На привычный церковнославянский текст накладывается новый, русифицированный. К нему рано или поздно привыкаешь, проживаешь с ним какой-то отрезок церковной жизни, и вдруг в один прекрасный момент текст меняется, и снова начинается вхождение в новую языковую реальность, некоторые вещи наслаиваются, русский перепутывается с церковнославянским ("ныне и присно... ныне и всегда"). И в итоге мы имеем абсолютно постмодернистскую по духу работу с сознанием верующих, которые неизбежно оказываются поставленными лицом к лицу с почти утерянным и оторванным от ответственного личностного прочтения смыслом текста, по которому раньше было так приятно бездумно скользить.

Или, допустим, опыт воскрешения древних церковных практик. По сути, это постмодернистская апелляция к архаике, работа с воображаемыми традициями на расстоянии вытянутой руки. В одном случае это получается, закрепляется, живет, как, скажем, молитва своими словами, в другом случае держится усилием воли, в третьем почти сразу умирает.

Примеры такого рода легко множить. Не только среди "модернистов", но в самых тихих, традиционных приходах можно найти постмодернистский дискурс - в поведении прихожан, в проповеди священника, в храмовом убранстве. Постмодернизм со всеми его плюсами и минусами становится средой обитания.

Борис Колымагин

http://www.portal-credo.ru/