Снова споры. Снова Сталин. Снова Великая Отечественная. Московские власти готовы отметить юбилей Победы плакатами, отражающими вклад великого вождя. Правозащитники обещают акции протестов. Консерваторы разъясняют, что все это наша история. Было, так было. Что за цензура памяти! И сразу, тяжелым ударом, под дых: это все ваши либеральные комплексы; вас вытеснили из настоящего, вы свои обиды вымещаете на прошлом.
Будь правозащитники спокойнее, они бы отвели любые доводы противников — не демонстрациями, а скучноватой лекцией для полуграмотных. О том, что такое плакат, что такое учебник истории, и что такое академическое исследование.
Так вот, дорогие консерваторы. Есть некоторые жанровые различия. Научный труд предполагает некоторое равнодушие ученого к итоговому результату; получая Солженицынскую премию, великий лингвист Зализняк отмел похвалы, звучавшие в его адрес, и заявил примерно следующее. Я не подтверждал подлинность «Слова о Полку Игореве», а просто изучал проблему. Так получилось, что в итоге подтвердилась подлинность. Но если бы «Слово» оказалось подделкой, это был бы точно такой же научный результат.
В исследовании положено рассматривать на равных все источники, все лица; хоть Сталина, хоть Гитлера, хоть Степана Бандеру, хоть Власова. Ученому плевать, что скажут по этому поводу правые, левые, середняки; похвалит его власть, или заругает. Обсуждать его выводы будет не общественность, а коллеги-профессионалы, оценивая не степень патриотизма, а уровень компетенции. Протестовать на митинге никто не станет. Если только общество вменяемо и не требует от науки патриотических/антипатриотических выводов. И если вменяема власть. То есть не присваивает право объявлять одни исследования истинными, а другие ложными. Если же она теряет чувство меры (как поздний Ющенко) и начинает выносить истории свои вердикты, тогда и митинги собираются — не против науки. А против власти.
В учебнике неизбежна некая селекция прошлого; здесь обо всем не скажешь, со всех сторон не посмотришь. Тут дается самое общее представление о том, как мы сегодня это прошлое понимаем. Мы. Сегодня. Поэтому учебники опасно балансируют на грани между академическим отрешенным знанием и концептуальным запросом. И всегда рискуют с этой грани сорваться, накрениться в область сиюминутного, стать инструментом заказной идеологии. Пресловутый учебник под редакцией Филиппова (по крайней мере, в первом варианте и – обостренно — в пособии для учителей) показал нам, что случается с педагогической историей, когда ее подминают под политическую идеологию.
А плакат есть рекламное средство. Или пропагандистское. Что тоже самое, только без рыночной подоплеки. Он закрепляет символические образы. Обозначает ценностные векторы. Продвигает некие концепты. В этом смысле спорить просто не о чем. Решение московской власти никак не связано с восстановлением памяти, а связано с рекламой Сталина как политического бренда. Как не о чем было спорить в случае со станцией «Курская»; цитата из гимна «Нас вырастил Сталин…», помещенная в публичном пространстве, не является восстановлением истории во всем ее объеме, а является восстановлением вчерашнего вождя — в его сегодняшних правах.
Вопрос: а как же быть с несмываемым следом? Что делать с теми же табличками на воротах гитлеровских лагерей: «Каждому свое», «Работа делает свободным?» Почему им, немцам, можно, а нам, постсоветским, нельзя? Ответ: потому что немцы не восстанавливают надписи в метро. А сохраняют их в музейных комплексах. Выключенных из сиюминутной жизни. Обнесенных символической границей, помещенных в исторический карантин. Если вы действительно хотите сохранить память о трагическом прошлом, извольте поместить слова о Сталине в музейный контекст. То есть либо реконструируйте отделку «Курской» в залах Исторического музея. Либо (что технически невозможно) изымите станцию из оборота, закройте ее для пассажиров, и превратите – в музейный зал для посетителей. На улице, на площади, в зале общественного собрания надпись «Arbeit macht frei» превращается в кощунство. А в черте музейной оседлости — служит лишь напоминанием. Вот уж, воистину, было.
Что же до любимых рассуждений консерваторов о несопоставимости масштабов зла, совершенного Сталиным и Гитлером, о несоотносимости фашистской Германии и коммунистического СССР, то в них заключено осознанное лукавство. И провокация, на которую слишком часто ведутся правозащитники, начинающие в запале возражать: нет, все со всем соотносимо!
На самом деле, да — Сталин и Гитлер суть разные проявления мирового зла; очень разные. И коммунизм с нацизмом — несовпадающие формы государственного расчеловечивания. Говорить, что они ни в чем не отличимы, значит, подменять понимание лозунгом. В свою очередь, есть существеннейшие отличия между гитлеровским национал-социализмом, муссолиниевским фашизмом и франкизмом.
Но что это меняет в главном, в вопросе о жизни и смерти, в проблеме вины и ответственности? Да ровным счетом ничего. Сталин по отношению к собственному народу был целенаправленным убийцей. И этого вполне достаточно. Безо всяких сравнений и сопоставлений. Ставить знак равенства между державой, победившей нацизм и побежденным национал-социализмом, невозможно. Но погибать на Колыме ничем не лучше, чем в Освенциме. Есть разница в идеологиях, приведших к лагерям уничтожения в Германии и в СССР? Конечно. Но — ни малейшей разницы между ГУЛАГом и Дахау как машинами уничтожения. Различаются контексты и затексты, политические, исторические, юридические оценки причин и следствий, а кровопролитие останется кровопролитием. И ужас смерти — ужасом смерти. И личная ответственность за политическое действие — неотменима.
Так что оставьте затею с плакатами. И либеральные взгляды тут совершенно ни при чем. Элементарная историческая чистоплотность.
www.rian.ru
