Корзина покупок пуста!
Ю.Б. Андрей Анатольевич, Вы помните 12 апреля 1961 года?
А.А. Очень хорошо помню!
Ю.Б. А что Вы пережили, когда узнали о полете человека в космос?
А.А. Мы тогда вышли на демонстрацию. Это была совершенно стихийная, совершенно самостоятельная демонстрация в советское время! Ее никто не организовывал, мы просто пошли от университета на Дворцовую площадь. Был довольно большой подъем. 12 апреля в советское время был, пожалуй, за исключением праздника Победы, единственный искренний праздник. Все остальное было политизировано. То, что было в 1961-м, сравнимо с 1945-м. В 1945-м году, хотя я был маленький, но помню, как это было: тогда люди тоже выходили на улицу не потому, что их кто-то просил об этом. Был такой общенациональный подъем …
Ю.Б. А что заставило выйти на улицу, какое чувство?
А.А. Чувство, что осваивается совершенно новая реальность космоса. Это больше, чем все, что было известно, это больше, чем Карибские острова в те времена, когда туда приплыл Колумб. Человек выходит в космос, а космос — это Громадное, бездна, полная тайн… Что там дальше, мы не знаем. Но то, что человек от земли оторвался и вышел туда, ощущалось как очень большая ценность.
Ю.Б. В советское время космонавтика очень сильно романтизировалась, если не сказать идеологизировалась. Все время мы «соревновались» с американцами: «кто первый»? А потом эта романтика схлынула, и к космонавтике стали относиться более спокойно. Какая позиция Вам ближе? Та, что сейчас, или та, что была тогда?
А.А. С космонавтикой произошло, на самом деле, нечто необычное — произошло разрушение мечты. Произошла очередная десакрализация неба. Мы, наше поколение, в детстве читали научную фантастику, очень много научной фантастики — и Герберта Уэллса, и Жюля Верна, и др. Поэтому было такое впечатление, что вот где-то тут рядом, на Марсе, на Венере, нас ждут Аэлиты и прочие «собратья по разуму». Это человечеству всегда было свойственно. В Месопотамии полагали, что в небе, на других планетах идеальный мир, а здесь — плохо. Данте это же предложил в «Божественной комедии»: ад — это земное, а рай — на небе. Наверх лети, там сферы птолемеевские, и за этими хрустальными сферами находится рай. Конечно, Галилей нанес определенный удар по этому представлению: когда в телескоп посмотрели, то увидели, что на Луне такие же горы, как и здесь. И хотя на процессе Галилея это не обсуждалось, но, тем не менее, это был весьма существенный удар по дантовской (и вообще средневековой) картине мира, по представлениям о том, что на небе почему-то хорошо. Но потом эта мечта возродилась уже в XVIII веке. Уже у Вольтера были научно-фантастические произведения, а потом началась вся эта фантастика, населяющая Солнечную систему существами близкими именно к нам.
И вдруг выяснилось, что в Солнечной системе нет никого, похожего на нас! Это то, к чему привела космонавтика… Именно с этим связано то, что в стране более демократичной, чем наша, в США, перестали финансировать полеты на Луну. Они успешно туда прилетали, но возник вопрос: а зачем? — там хуже, чем здесь! Для человека там, конечно, хуже — дышать там нечем, условия там тяжелейшие… Это совсем не то же самое, что открытие Колумбом Америки. Испанцы приплыли на Карибские острова, а Карибские острова ведь курорт сегодня, прекраснейшие места! Там фрукты, картошка, кофе, какао и чего только там не было! Конечно, там было лучше, чем на Луне, на Марсе, на Венере. На Венере 200 градусов температура! Там «плюс двести» и темно! То есть это ад, вообще-то говоря, для человека. Лучшее место — Марс, но чем оно «лучшее»? Там холодно, там воздуха мало, дышать там нельзя без скафандра. Песок, сплошные пустыни, очень сильные ветры. Если есть жизнь, то, наверное, похожая на лишайники. И это все, на что можно надеяться. В других местах космоса намного хуже. Юпитер — это громадный океан из аммиака — вонючие моря. Другие планеты — не лучше…
Если кто-то кроме нас в этой Вселенной есть, то где-то очень далеко, по всей видимости, не в Солнечной системе. Они, скорее всего, на нас очень не похожи… «Очень», потому что есть такое понятие, как «молчание Космоса». На все наши попытки с ними связаться мы ни одного ответа не получили, а попытки эти предпринимаются примерно с 1970-х годов. Посылаются сигналы в космос в надежде, что кто-то откликнется, но никто не откликается. Это молчание Космоса… Почему он молчит?! Тут есть разные мнения: либо мы вообще одни в этой громаднейшей Вселенной, либо «они» есть, но они настолько от нас отличаются, что наши радиосигналы для них это что-то неинтересное… Вот такая сложилась ситуация.
Но, тем не менее, наша космонавтика очень важна, развитие ее очень важно для других целей. Видите ли, для всего живого на земле есть большая угроза: это столкновение с астероидом и с крупным метеоритом. 65 млн. лет назад, как мы знаем, 90% всего живого погибло в результате такого столкновения. Человечество сейчас берет на себя ответственность за все живое, поэтому если сейчас астероид приблизится, то благодаря космонавтике и ядерному оружию мы сможем изменить его траекторию. Человечество накопило достаточное количество ядерного оружия, чтобы изменить траекторию астероида. В этом смысле выход в космос — это, конечно, очень большой шаг, но совершенно не такой романтичный, как это казалось. Он чрезвычайно важен для Земли. Потому что Земля существует вместе с космосом, не отдельно, и мы должны знать, что из этой бездны на нас может лететь, и как с эти справляться, и как от этого защищаться. Это мы уже практически умеем, уже есть проекты, и мы знаем, как это сделать. Во всяком случае, есть возможности, которых не было раньше. Без космонавтики их бы и не было. Это естественный дальнейший шаг человечества. В этом смысле хорошо сказал Нил Армстронг, когда ступил на Луну: «Это маленький шаг для человека, но огромный для всего человечества». В этом смысле, конечно, Гагарин был и остается героем.
Ю.Б. В СССР существовала «официальная» космонавтика, космонавты-герои, которыми гордилась страна, и реальная космонавтика, в которой все было не так просто. Знали ли Вы о существовании этой реальной космонавтики и ее проблемах?
А.А. Мы всегда знали, что реклама отличается от реальности.
Ю.Б. Да, но были люди, которые знали только «официальную» сторону. Вы же, наверно, знали и другую?
А.А. Ну, немножко… Хотя не все. Я не знал о том, что при первом полете Гагарина ошиблись траекторией, и он на самом деле на 100 км выше оказался. Поэтому полет был очень опасным. Апогей орбиты был 327 км вместо расчетных 230 км. На расчетной орбите, даже если бы отказали тормозные двигатели, он все равно был бы спасен, потому что аппарат спустился бы за счет естественного торможения. А на новой орбите в случае отказа этих двигателей он бы месяц по орбите летал и наверняка бы погиб. Тормозная система там должна была работать, но никто же ни в чем не был уверен, это был первый полет. Откуда мы знаем, как это все поведет себя там? И, к счастью, тормозная система работала хорошо.
Потом ситуация повторилось с «Апполоном-13» у американцев. У них произошел взрыв при подлете к Луне и был поврежден командный отсек. Если бы отказал маршевый двигатель, то они могли бы полететь на Солнце вместо того, чтобы вернуться на Землю. Им очень повезло, что не все взорвалось, не все системы отказали. Во всех этих космических делах всегда был большой элемент везения. Ну, как в любой реальности, как в любом реальном деле. Кстати, сам Юрий Гагарин об этом писал в письме, которое он перед полетом оставил своим родным и сказал, что его можно открыть, если он не вернется. Он тоже тогда думал, что всех обстоятельств не рассчитаешь. Человек может споткнуться и на ровном месте…
Ю.Б. В СССР был такой анекдот: что нужно для того, чтобы запустить в космос? — «запустить» сельское хозяйство! Считается, что вся страна работала на космос… Это действительно было так? Было ли это оправдано?
А.А. Нет, конечно, неверно, что вся страна работала на космос. Космос, хорошо это или плохо, но в основном оплачивался военными… Потому что основной интерес к космическим исследованиям проявляли именно они. «Космонавтика» — это попутно. То же самое в США. В США космическую программу возглавлял нацистский преступник Вернер фон Браун. Полеты на Луну организовывал тот фон Браун, который запускал «Фау-2» на Англию… У нас другие люди на космос работали — Сергей Павлович Королев, Мстислав Всеволодович Келдыш, Борис Викторович Раушенбах. Борис Викторович Раушенбах, например, был православным. В космической сфере было много людей интеллигентных, православных, хотя и не афишировавших свое православие.
Ю.Б. В советское время был такой любимый атеистический аргумент: космонавты летали, а Бога не видели. Как продвижение человека в космос сказалось на религиозном сознании?
А.А. Я думаю, никак не сказалось. Если это у кого-то сказалось, ну… и слава Богу. Если человек считал, что Бог — это некий старик, который летает на облаках, и избавился от такого представления — это хорошо… Я не знал людей, на религиозные убеждения которых космонавтика повлияла негативно. Скорее, наоборот. Американские астронавты, с которыми мне довелось общаться, говорили об удивительном чувстве гармонии мира, Вселенной, которое они пережили в космосе. Об этом чувстве и Юрий Гагарин говорил. Эдгар Митчелл же вообще после своего полета на Луну стал религиозным человеком благодаря тому, что там он испытал это ощущение гармонии мира… На Земле такого никто из них не испытывал.
Ю.Б. Это космическое богоборчество могло иметь и не столь примитивные формы… Само по себе то, что человек покоряет все, даже космические пространства, что он как бы становится центром мироздания…Человек может все.
А.А. Во-первых, далеко не все, а во-вторых, мы же знаем из истории полета Юрия Гагарина, насколько все это было «на честном слове»… Это было, как всегда, очень по-человечески… Это все могло оборваться в любой момент; был очень большой риск… Если говорить о человеке, то познание мира, познание природы — это процесс благородный. Это великое познание, которое мы имеем, начиная с эпохи Ренессанса, — это какой-то огонь, который разгорается все больше и больше, который приводит к возникновению технической цивилизации. Этот огонь загорелся благодаря христианству; в других странах этого не возникло. Поэтому научное развитие — это естественный продукт христианства, и это хорошо. Чем больше человек узнает о Вселенной, тем больше он уподобляется Богу…
Ю.Б. Если он при этом не теряет смирения…
А.А. А это уже его личные проблемы. Человек может потерять смирение от чего угодно, не обязательно от науки. Он может считать, например, что он очень хорошо сапоги делает, лучше, чем другие. И тоже будет считать, что он какой-то особенный… Это не связано с наукой. Кстати, надо отдать должное космонавтам, тому же Юрию Гагарину или Нилу Армстронгу (с которым мне тоже доводилось встречаться), они вели себя скромно, не как супермены…
Ю.Б. Ваши научные исследования связаны с космическими полетами?
А.А. Нет, я занимаюсь тем, что дальше… Туда не «летают». Но то, что там есть, видно благодаря космическим аппаратам. Ведь это небо, которое мы с вами видим, далеко не все небо. Это только небо в оптическом диапазоне, а на самом деле, кроме звезд видимых, существует еще масса звезд рентгеновских, радиозвезд, а чтобы их «видеть», нужно выйти в космос. И вот когда обсерватория в космос выводится космическим аппаратом, перед ней открывается небо гораздо более громадное. Сразу появляются новые созвездия рентгеновских звезд, черные дыры в двойных системах звезд. Это все видно только «в рентгене», оптически не видно ничего! Потом еще и радиозвезды, правда их можно и на земле «видеть»…
Ю.Б. То есть вы работаете на тех данных, которые вам поставляет космическая наука?
А.А. Конечно, в значительной степени… Вот возраст Вселенной определен с помощью космического аппарата! До этого гадали, а тут его определили с помощью двух международных космических аппаратов, потому что эти аппараты могут «видеть» те области вселенной, где еще не было звезд. Они «увидели» свет первозданный и по нему судят, каков у вселенной возраст. Вообще то, что вселенная имеет начало, каждый человек может понять. Почему? Потому, что небо черное! Если бы у вселенной не было бы начала, небо бы сверкало!
Из материалов информационной службы Преображенского содружества малых православных братств
Справка
Заведующий лабораторией теоретической физики им. А.А. Фридмана с 1992 г.; родился 28 марта 1939 г. в г. Томске; окончил физический факультет Ленинградского университета в 1961 г., аспирантуру, доктор физико-математических наук, член-корреспондент РАЕН; 1964—1975 — ассистент кафедры на физическом факультете Ленинградского государственного университета; 1875—1982 — доцент на кафедре теоретической физики ЛИТМО; 1982—1992 — заведующий кафедрой высшей математики Санкт-Петербургского университета экономики и финансов; член президиума Российского гравитационного общества, член Международной ассоциации «Квантовые структуры», Американского математического общества, совета Европейского интердисциплинарного университета г. Парижа; читал лекции во многих университетах мира; основные научные достижения связаны с космологией и физикой элементарных частиц, впервые высказал идею о связи изменения вакуума при спонтанном нарушении симметрии в физике элементарных частиц и появлении ненулевой космологической постоянной.
По материалам Большой биографической энциклопедии
