Корзина покупок пуста!
А теперь представьте, каково воспринимать это на слух. Тут и читая, не всякий поймет, что к чему относится. Ключевые мысли этого тропаря таковы: Христос, Сын Божий в древности видел в райском саду Адама и Еву, скрывавшихся от Него после грехопадения, поскольку они обнаружили свою наготу. И вот теперь Он явился и принимает крещение в водах Иордана, чтобы вернуть прародителям их «первую одежду», то есть состояние святости и непорочности, так что им впредь не нужно уже будет скрываться от Бога: Христос пришел, чтобы «обновить» все творение.
Как и многие богослужебные тексты, этот тропарь настолько насыщен образами и смыслами, что даже при переводе на современный язык остается непонятным для тех, кто недостаточно знаком со Священным Писанием и православным богословием. Кто такие Завулон и Неффалим? Почему Иордан должен остановиться? Когда это Христос видел Адама и праматерь нагими? Что значит одеть в первую одежду и обновить творение? Даже самый лучший перевод на самый современный язык не приблизит к пониманию этого текста, если читающий/слушающий не будет знать Ветхого Завета и некоторых богословских идей.
Еще один пример. Недавно одна моя знакомая по социальной сети обронила фразу, что хорошо понимает богослужение на церковнославянском и не нуждается в переводах на современный язык. Я провел эксперимент, попросив перевести хорошо известный всем православным тропарь святителю Николаю: «Правило веры и образ кротости…» В ответ получил пересказ, в котором было все что угодно, только отсутствовало подлежащее — один из главных членов предложения.
Повторили эксперимент, проверив, как на слух воспринимается последняя строка задостойника Рождества Христова: «но-и-ма-ти-си-лу… даждь» — получили «иметь силу», тогда как в оригинале это молитвенное обращение к Богородице-Матери («но и, Мати, силу… даждь»).
Дело в том, что в церковнославянском языке порядок слов в предложении соответствует греческому тексту. Это буквальная калька с греческого оригинала. В этом большой плюс церковнославянского и в этом же — его огромный недостаток. Ну не можем мы сказать «да не веровавше спасутся», если хотим донести мысль о том, что нельзя спастись, не уверовав. Не может славянское ухо разобрать, о чем идет речь во фразах «тем богоразумия к свету наставльшеся» или «не бо яже прият палит юныя, яко ниже огнь Божества Девы». А ведь это строки из ирмосов канона Рождества Христова, который с таким вкусом поют и любят «ценители» и «знатоки» православного богослужения!
Недавно я слушал запись православной радиопередачи, в которой ведущий (очень хорошо разбирающийся в богослужении и прекрасно излагающий свои мысли) объяснял ирмосы рождественского канона. Так вот, после каждого ирмоса ему приходилось вновь и вновь пояснять слушателям, что текст столь «неудобоварим» по причине буквального копирования порядка слов в греческом. Но мы поем так веками, и, видимо, будем петь еще долго, потому как известна наша любовь к принципу «не нами положено – лежи оно так во веки веков». Даром что смысл неясен — зато все благочестиво, и традиция сохранена.
Что и говорить. Попробуйте после воскресного или праздничного всенощного бдения поинтересоваться у прихожан, какие мысли им запомнились из канона — занимающего центральную часть утрени в составе всенощной. Однажды на рождественской всенощной я попробовал сам почитать праздничные каноны. Слог этих древних канонов таков, что местами понимал только обрывки фраз. Конечно, мое знание языка не идеальное, но смею надеяться, что церковнославянский я вообще-то понимаю неплохо… Даже не ожидал такого «провала». Сидя в кабинете, можно было бы разобраться, но во время службы нет возможности остановиться, подумать над предложением, вернуться и перечитать.
Ситуация такова, что многие привыкли к такому порядку вещей, считают его единственно возможным и даже не ищут во время богослужения понимания какого-то смысла. Хотите еще более ужасающий эксперимент? Станьте в притворе после окончания литургии и поинтересуйтесь у выходящих из храма, о чем говорилось в прочитанном на службе Евангелии. Результат удивит, разве что если в проповеди в конце службы это евангельское чтение не пересказывалось… Но тогда у вас есть запасной вариант: спросите, о чем был Апостол!
«Пойте Богу нашему… пойте все разумно», — восклицал псалмопевец. Мы же теперь чаще всего ищем в богослужении не разумности, не осмысленности, а некоей «благодатной атмосферы» / «положительной ауры» / «хорошей энергетики». Молитвы и песнопения, звучащие в храме, для многих — не более чем «фон». В лучшем случае это «фон» для личной молитвы, но чаще — для создания и поддержания того, что именуется «молитвенным настроением». Нам нужно состояние «православной медитации», а не разумная служба… И вот, выходя из храма после двух часов такого «молитвенного состояния», мы думаем, что угодили тем Богу или сделали что-то важное для «духовной жизни».
«Стану молиться духом, стану молиться и умом; буду петь духом, буду петь и умом», — писал апостол Павел Коринфянам (1Кор 14:15). У нас же значительная часть богослужения проходит вовсе мимо слуха молящихся. А ведь именно эти песнопения (стихиры, тропари, каноны), собственно, и составляют отличительную особенность той или иной праздничной службы. «Если я не разумею значения слов, то я для говорящего чужестранец, и говорящий для меня чужестранец», — пишет ап. Павел. При таком порядке вещей лучшее, что могут сделать прихожане — это молиться Богу сердцем или духом, а чаще — просто «медитировать». Но куда же девать разум? Вот и начинает он рассеиваться, «прокручивать» всякие житейские дела, а потом на исповеди можно будет покаяться в отвлечении ума во время молитвы… Но прислушаемся еще раз к словам апостола: «В церкви хочу лучше пять слов сказать умом моим, чтобы и других наставить, нежели тьму слов на незнакомом языке» (1Кор 14:19).
Кстати, у апостола Павла в этом же отрывке из Первого послания Коринфянам есть фраза, которая вовсе может быть непонятна в контексте сегодняшнего положения дел: «Ибо если ты будешь благословлять духом, то стоящий на месте простолюдина как скажет: «аминь» при твоем благодарении? Ибо он не понимает, что ты говоришь». Для многих, наверное, неясно, как соотносится «аминь» с тем, что говорится на службе. Но ведь наше богослужение построено по принципу диалога священнослужителей и всех молящихся (от лица которых чаще всего выступает хор). И молитва священника заканчивается ответом «Аминь» — словом, которое во всех языках оставлено без перевода. Чаще всего «аминь» переводят как «истинно». Но это не просто согласие с тем, что произнес священник, но его утверждение и активное принятие, то есть «это истинно так, и так и да будет!». Как пишет в книге «Евхаристия: таинство Царства» о.Александр Шмеман, словом «аминь» завершают и как бы «запечатлевают» каждую молитву, произносимую предстоятелем, выражая этим «ответственное и изначальное участие каждого верующего, и всех вместе, в едином священнодействии Церкви».
О том, что на народ во время литургии возложена важнейшая функция: отвечать «аминь» на молитвы епископа и пресвитеров, то есть «запечатывать» их слова, утверждая их истинность и действительность, пишет и митрополит Пергамский Иоанн (Зизиулас) в недавно переведенной на русский язык книге «Евхаристия и Церковь». «Как необходимое условие совершения литургии существует возглас «аминь» — привилегия мирянина, — пишет митр. Иоанн. — Я часто говорю клирикам, когда они торопятся и после своего возгласа добавляют «аминь», что они присваивают себе право церковного народа. Как мирянин не может произносить возгласы, поскольку не является клириком, так и клирик не может произносить «аминь», поскольку очевидно, что это дело народа, таким образом принимающего, подтверждающего и запечатлевающего свое согласие с совершаемым в данный момент».
Но, по свидетельству апостола Павла и по замыслу самого строя богослужения, для того чтобы люди ответили «аминь», необходимо, чтобы они слышали и понимали слова молитвы, в ответ на которые звучит это «аминь». Но у нас теперь оказывается можно отвечать «аминь», вовсе не задумываясь о том, что это значит и в ответ на что произносится. Думал ли апостол Павел, что в Церкви Христовой подобное явление не только войдет в привычку но и будет восприниматься как норма?
Когда-то пророк Амос писал такие слова:
Ненавижу, гнушаюсь праздниками вашими,
не хочу вдыхать дым ваших праздничных жертв!
Приносите Мне всесожжения —
а Я ваших жертв не приемлю;
режете лучший скот —
а я и смотреть не хочу.
Избавь Меня от шума твоих песнопений,
и звук твоих лир не желаю Я слушать…
(Ам. 5:21–23, цит. по Современному русскому переводу, РБО 2011)
Недавно отец Алексий Зырянов в сети Facebook прокомментировал это так: «Видим, что священнодействия, пышные богослужения, всякая внешняя и формальная религиозная деятельность могут быть отвергнуты Богом из-за недостатка ведения, познания о Боге, которое мы почерпаем из Священного Писания, и которое каждодневно ревностно исследовать заповедуют нам святые отцы… Без этого «ведения» искажается и утрачивается образ Христа в среде церковной, нет основания и опоры для образования личностей в церковном обществе, нет благоприятной среды для образования несущих апостольское служение миссионеров, учителей и пророков, исполняющих назначение Церкви в этом мире. В конце концов, может остаться только оболочка православная, только красивые храмы, облачения, утварь, формальная деятельность, приносящая столько же пользы, сколько мертвому припарки».
И вот мы подходим к неизбежно вытекающему вопросу: что делать? Увы, на этот один из вечных вопросов русской интеллигенции у меня нет готового ответа. Но давайте подумаем вместе.
Можно ли научить всех, или хотя бы большинство прихожан, понимать богослужебные тексты как они есть? Увы, я думаю, что это — практически невозможно. Для этого необходим не один год насыщенной программы. Можете усадить всех прихожан на три-четыре года за семинарские парты? Да и где взять столько учителей? Сначала надо будет научить тех, кто будет учить, но где взять ресурсы и средства на подготовку кадров?
Можно пойти иным путем: упростить само богослужение. Тут возможны разные подходы: от поновления церковнославянского текста с заменой неясных или превратно понимаемых слов и выражений до полного перевода на современный язык. Но только вот в большинстве рассмотренных выше случаев это не прибавит ясности: ведь для понимания многих наших песнопений нужно хорошо разбираться в священной истории и богословии Церкви…
Можно выработать особый приходской вариант богослужебного устава, отличный от монашеского. Ведь до сих пор наша Церковь, в отличие, кстати, от греческой, имеет только один — монастырский — вариант богослужебного устава. В древности же были отдельные уставы для городских храмов и соборов, и отдельные — для монастырей. В приходском варианте устава можно было бы добиваться максимально «прозрачного» донесения основных смыслов до максимально широкого круга молящихся…
Но только вот так ли хорошо упрощение? Как раз перед написанием этой статьи мне встретилась ссылка на лекцию Ольги Седаковой на Полит.ру, посвященную опасности посредственности. Нужно ли стремиться всё упростить настолько, чтобы это мог понять «простой человек»? Оказывается, не только в советские годы от художников, музыкантов, поэтов требовалось писать так, чтобы это понял «простой человек», то есть, не получивший специального образования и, возможно, не отягченный особо тонким слухом. И в Европе, говорит Ольга Александровна, студенты подходят к своим профессорам с этим самым требованием: «Пожалуйста, не завышайте задач, не требуйте от нас слишком многого. Не говорите нам слишком сложного и заумного. Мы обычные, простые люди — не требуйте от нас невозможного. Все должно быть для простых людей».
И вот, если сделать богослужение для «простых людей», то не факт, что эти самые «простые люди» на него повалят толпами. Но и оставлять ситуацию, как есть — далеко не лучший вариант.
Однако, как мы помним, в тропаре предпразднства Богоявления поется о том, что Христос «все творение пришел обновить». И апостол Павел пишет о постоянном «обновлении» нашего «внутреннего человека» (2Кор 4:16), и увещевает христиан преобразовываться «обновлением ума вашего» (Рим 12:2). Так и Церковь, будучи не пыльным собранием древностей, но живым и растущим организмом, не может не обновляться и не искать способы выражения и донесения вечных истин о спасительных делах Божиих в таких формах, которые доступны и приемлемы для человека — здесь и сейчас.
Поэтому приглашаю к обсуждению!
