Корзина покупок пуста!
Неизвестное о Павле Третьякове в его 180-й день рождения.
Попробуйте как-нибудь зайти в храм Николы в Толмачах, что при Третьяковской галерее, подойти к пересечению бывшей трапезной с самим храмом и встать справа за выступ стены, перед древней иконой святителя Николая. Это место довольно укромное, далеко от алтаря. Именно здесь, не на виду, любил стоять во время богослужений миллионер, один из самых известных для своего времени общественных деятелей, меценат Павел Михайлович Третьяков.
Павел Михайлович Третьяков не хотел жить «на виду», но прожил свою жизнь так, что его имя осталось вписанным не только в летопись Москвы, но и всего образованного мира. Таких людей, как он, русская история больше не знала. Его жизнь продолжают изучать и по сей день, но в основном специалисты, искусствоведы. Совсем недавно Государственной Третьяковской галереей была проведена конференция «Павел Третьяков. Предшественники и последователи: частное и музейное коллекционирование XVIII — начала XX века». На ней были раскрыты малоизвестные и неизвестные ранее факты. Например, что семья Третьяковых, вопреки расхожему мнению, не имела никакого отношения к старообрядчеству, зато у них был духовник, во многом определивший мировоззрение будущего мецената. Но, так или иначе, помимо специалистов, историей не столь отдаленной, коей является конец XIX века, сегодня обычно никто не интересуется. Между тем было бы интересно понять, откуда возник подобный «тип» человека, к которому относится Павел Михайлович Третьяков, сумевший воплотить в себе сразу несколько идеалов — гражданина, хорошего семьянина и настоящего христианина.
Время и деньги
— Новый «тип» человека, к которому относился Павел Третьяков, возник именно в середине XIX века, — говорит искусствовед, профессор Свято-Филаретовского института, в конце 70-х гг. — сотрудник Третьяковской галереи Александр Копировский. — Можно сказать, что это был купец, патриот и интеллигент. В таком словосочетании есть некоторое противоречие и тем оно интересно. Сочетание купец-патриот более-менее ясно, а патриот-интеллигент означает, что речь идет не о кондовом, квасном, фундаменталистском патриотизме, а о патриотизме просвещенном, основанном на знаниях. Этот тип человека редкий во все времена и в те времена тоже. Но, тем не менее, подобные люди именно тогда стали появляться среди купечества, среди людей степенных, чье слово было твердо, которые за царя и отечество готовы были и жизнь положить, и состояние.
Еще в 40-50 годы XIX века духовную атмосферу Москвы определяли славянофилы. По их суждениям, просвещение должно было быть направлено на формирование самостоятельной личности, и краеугольным камнем культуры они полагали православие При этом они делали ставку и на купечество, которое считали силой, способной преобразовать общество. В это время в стране наблюдался духовный и культурный подъем, и даже купцы стали получать приличное образование. В основном оно было домашним, но очень качественным. Именно такое образование получили Павел Третьяков и его брат Сергей. Ко второй половине XIX века прослойка образованных людей заметно увеличилась, причем во многом за счет купечества. Люди из этого традиционного для России сословия стали приобретать серьезные знания, которые соединились с трепетным отношением к родине и желанием ей послужить.
— Это были свободные целостные личности, не из низов, а именно из недр, из глубин народа, — говорит Александр Михайлович. — Им были присущи простота, открытость, честность, основательность. Серьезное образование не сводило их с ума, а, наоборот, приподнимало, укрепляло их патриотические настроения в самом высоком смысле слова. В среде Третьякова бытовала формула «богатство обязывает». То есть, если ты что-то получил от общества, если ты разбогател, то это должно быть в общество возвращено. Их обогащение не было обогащением ради роскоши. Зато у них было представление о том, что обществу какие-то ценности может давать именно отдельный человек, а вовсе не государство.
То есть, действительно, к середине XIX века появляется уникальный тип человека, который безвозвратно исчезает очень скоро — после революции 1917-го года. И вряд ли он возродится снова — слишком много факторов сошлись тогда для его рождения. По всей вероятности, если наши олигархи захотят получить настоящее, не узкоспециальное образование и при этом всерьез послужить родине, то это будут уже не олигархи, а какие-то другие люди.
И целого мира мало
XIX век можно считать временем коллекционирования. Собирали всё: антикварные книги, старинный фарфор, египетские древности, опасные бритвы, марки, кружевное белье, японские гравюры и чучела животных. Зачастую собирание серьезных коллекций начиналось с какой-нибудь ерунды. В это время сначала в США, а затем и в Европе коллекционирование стало выгодным способом вложения капиталов, не облагаемых налогами. Поэтому постепенно оно превратилось в привычное занятие для крупных фабрикантов. Известный своей беспринципностью в бизнесе американский миллионер Генри Фрик, построивший Пенсильванскую железную дорогу, в то время собрал одну из лучших частных коллекций старой западноевропейской живописи в мире. В завещании он написал: «Я хочу, чтобы эта коллекция стала моим памятником». Коллекцию, кстати, теперь могут посмотреть все, кто приезжает в Манхеттен.
Так что Павел Михайлович Третьяков, в своих стремлениях к собиранию предметов живописи был не одинок. В России в то время были и другие замечательные купцы, поддерживающие культуру, например, К.Т. Солдатенков и С.И. Мамонтов. Но неожиданно Павел Михайлович стал делать нечто большее.
— Он не просто собирал художественные произведения, а вкладывал средства в развитие отечественной живописи как таковой, — говорит профессор Копировский. — таких «сумасшедших», конечно, больше не было. Но, главное – он и в самом деле поддержал русское искусство, способствовал его развитию. Он в определенном смысле мотивировал художников на создание произведений, покупая их. И его галерея, в конце концов, стала не просто большим частным собранием, а центральным музеем русского искусства. У него были прекрасные отношения с художниками, не просто как у мецената, которого уважают и немножко боятся. Это были отношения сотрудников. С ним советовались, потому что знали его вкус, знали, что он понимает живопись, что он человек бескорыстный.
Начал собирать свою коллекцию Павел Третьяков с приобретения гравюр на знаменитых «развалах» у Сухаревской башни. В 1854-м году он купил там первые десять полотен старых голландцев, а уже через два года стал покупать жанровые картины русской школы. В основу коллекции легли «Искушение» Шильдера и «Стычка с финляндскими контрабандистами» Худякова. Известно, что Павел Третьяков никогда не платил много за картины. Более того, каждый раз он довольно долго торговался и любил говорить: «Чем больше средств сэкономишь, тем больше произведений искусства можно собрать».
«Имею честь быть Вашим сыном»
Купеческий род Третьяковых происходит из уездного города Малоярославца, откуда в 1774 г. в Москву прибыл прадед Павла Третьякова Елисей Мартынович. Следующие поколения Третьяковых успешно расширяли торговлю и приумножали капиталы.
Особенно хорошо шли дела у Михаила Захаровича Третьякова –— отца будущего коллекционера. Этому способствовала его удачная женитьба на дочери крупного коммерсанта по экспорту сала в Англию Борисова. С 1860 года Третьяковы владели магазином, который находился в Москве в Китайгородском квартале напротив Биржи на улице Ильинке — «улице капиталистов и банкиров», где торговали как русским, так и иностранным товаром, в основном тканями. Им принадлежала Ново-Костромская льняная мануфактура, и к концу ХIХ века они занимали одно из первых мест в России среди мануфактурщиков. Третьяковы владели доходными домами в Москве и Костроме, большими земельными участками в Костромской губернии. Павел и его брат Сергей продолжали отцовское дело, сначала торговое, потом промышленное.
По словам искусствоведа, старшей научной сотрудницы Третьяковской галереи Татьяны Юденковой, замысел собирания галереи и ее передачи Москве не был обусловлен ни наследственностью, ни обстановкой в доме, ни образованием. Скорее можно говорить о воспитании, полученном дома.
— У него была удивительная семья, — говорит А.М. Копировский. — Отец у Павла умер, когда ему было 18 лет, а младшей сестре Надежде — один год. Мать осталась одна, но при этом не только ни разорилась, но и сумела удержать дело в своих руках и через некоторое время получила звание купца второй гильдии. Маму все дети обожали, хотя она была человеком строгих правил и их воспитывала в строгости. В своих письмах Павел подписывался так: «имею честь быть Вашим сыном».
Павел Михайлович в своей профессии пошел выше отца и со временем стал коммерции советником — это бы максимум, которого в то время мог достичь купец. Он подчеркивал: «купцом родился, купцом и умру» — хотя в его время многие из купечества «бежали» в более престижное дворянство. Но он считал, что стабильность должна быть во всем. Когда Павел Третьяков рассматривал варианты образования для своих четырех дочерей, он выбрал традиционное и тогда уже не очень модное домашнее образование: музыка, литература, иностранные языки, посещение концертов, театров, художественных выставок и многочисленные путешествия. Кроме того, в их доме постоянно бывали художники, писатели и музыканты.
В старинный особняк в Лаврушинском переулке семья Третьяковых переехала еще в 1851-м году. Считается, что красота этого московского места, тогда еще утопавшего в цветущих садах, тоже способствовала обращению Павла Михайловича к прекрасному. Именно для украшения стен нового особняка были куплены первые живописные полотна.
Церковь Николы в Толмачах стояла напротив их дома. Современная Третьяковская галерея — это часть дома Третьяковых, перестроенная после смерти Павла Михайловича.
— В этой церкви служил будущий духовник Павла Михайловича — отец Василий Нечаев, — говорит А.М. Копировский. — Он был человеком чрезвычайно образованным, получил звание магистра, а впоследствии и доктора богословия. В течение тридцати лет отец Василий был редактором журнала «Душеполезное чтение». На недавней конференции в Третьяковке ее ученый секретарь Т.В. Юденкова рассказала, что, скорее всего, именно он во многом способствовал появлению у Третьякова мыслей о службе отечеству, идей просвещения и даже конкретной идеи собрать галерею и подарить Москве.
Кстати, со временем о. Василий стал очень известным человеком: после смерти жены в 1889 году он постригся в монахи и принял имя Виссарион, став впоследствии епископом Костромским. Епископ Виссарион написал толкования почти на все ветхозаветные книги, много общался со своим учителем митрополитом Филаретом (Дроздовым), считал делом своей жизни христианское просвещение народа.
Сегодня известно, что в семейной жизни, к сожалению, идиллического счастья у Третьякова не получилось. У него был счастливый брак, но скоро от скарлатины умирает любимый сын Ванечка, второй сын, Михаил, был умственно отсталым.
— Так что прямых наследников по мужской линии (у Третьяковых было еще четыре дочери) не осталось, — говорит Александр Копировский. — Это его очень угнетало, но он никогда не срывался, держался стойко, действительно служил Богу и людям. Он на самом деле был совершенно удивительным, можно сказать — идеальным человеком. Я на экскурсиях говорю: это просто гражданский святой.
В августе 1892-го года Павел Михайлович передал свою художественную галерею в дар Москве. В собрании к этому времени насчитывалось более трех тысяч художественных экспонатов. По значимости галерея являлась одним из крупнейших музеев того времени, став одной из главных достопримечательностей Москвы. Чтобы побывать в ней, в Россию ехали многие иностранцы — от государей до простых путешественников.
Сегодня в Третьяковке почти всегда многолюдно. Специалисты называют это «вторым музейным бумом»: народ после хаоса 90-х и кризисов 2000-х опять пошел в музеи. Очереди выстраиваются на большие выставки Шишкина, Левитана, Врубеля. Толпятся вокруг Васнецова, Репина, Федотова, Верещагина. Меньше людей рядом с Серовым и Коровиным, совсем немного (если не считать иностранных экскурсантов) — в зале древнерусских икон. Хотя именно с икон, во многом, начинался «первый музейный бум» в середине 70-х.
— Тогда по Третьяковке проходило в год больше семи миллионов человек, — вспоминает Александр Михайлович. — К иконам был особый интерес. Они притягивали, как что-то полузапретное, таинственное. Висели иконы всего в двух залах — очень тесно, одна под другой.
Интересно, что при Павле Михайловиче иконы не выставлялись. Собрание древнерусской живописи начинает складываться в 1890-е годы, когда он покупает иконы на выставке русской старины во время VIII археологического съезда в Москве. При жизни Третьякова иконы висели в его кабинете. В общей сложности им было приобретено 62 иконы. Так что основная часть древнерусского фонда Третьяковки (сейчас в ней более 3 тысяч икон) появилась уже в ХХ веке.
— Теперь Третьяковская галерея имеет лучше собрание древнерусских икон в мире, — говорит профессор Копировский. — Сюда после национализации стали привозить конфискованные и найденных в закрытых храмах отдельные произведения и целые коллекции. В частности, здесь сегодня собран почти весь Андрей Рублев и почти все сохранившиеся домонгольские иконы.
Надо признать, что идея Павла Михайловича о собирании и поддержании русского искусства жива по сей день. Дело в том, что он оставил на покупку картин довольно большую сумму денег и при этом не поставил своим продолжателям никаких условий — то именно они должны покупать. В документе значилось просто: «На пополнение коллекции». В общем, Третьяковка, оставаясь в своей основе собранием картин русских художников второй половины XIX века, давно саму себя переросла. Помимо коллекции икон она «обросла» XVIII веком, не говоря уже о коллекциях века XX, занявшего огромное новое здание на Крымской набережной.
— Сегодня здесь, на Крымской, выставляют, в числе прочих, произведения так называемого актуального искусства, которое уже по определению не искусство, — говорит А. М. Копировский. — Это просто другая система изображения, где главное не столько образ (иногда — принципиально не образ), а знак. Есть связанный с этим эстетический термин «смерть искусства». В Третьяковской галерее — искусство до «смерти искусства». Но все-таки пополнение ее такими «актуальными» произведениями — косвенный признак того, что, пусть и несколько механически, продолжается линия Третьякова.
А вообще Третьяковка обладает какой-то целительной, освежающей силой. Лично я, как и многие бывшие или нынешние сотрудники, там отдыхаю всегда — и когда смотрю один, и даже во время собственных экскурсий. Посещаю залы Александра Иванова, которым занимался много лет, очень люблю Серова, само собой смотрю иконы. Но для меня иконные залы в галерее — это некоторый анахронизм. Для икон все-таки нужно отдельное здание, пусть музейного типа. Лучшие иконы передавать в храмы не надо, они должны быть доступны сосредоточенному спокойному взору. Но люди должны ощущать перед ними трепет не просто как перед великими художественными творениями, понимать, что это вещи, предназначены в первую очередь для молитвы. Еще раз говорю, при Третьякове иконы не случайно не были частью экспозиции.
На вопрос, что больше всего поразило его в биографии Павла Михайловича, А.М. Копировский отвечает: завещание. Согласно ему, значительная часть средств традиционно отошла семье, но дальше шли вещи совсем не традиционные: деньги получили все сотрудники галереи и все работники его мануфактур. Далее в документе были обозначены суммы на поддержание галереи. Далее — многочисленные благотворительные взносы, стипендии … А последняя часть была вовсе потрясающей — а оставшиеся средства нужно было построить дом для вдов и сирот художников!
— С одной стороны, идея Третьякова утопична, — продолжает Александр Михайлович. Н. Бердяев писал: «Самое страшное в утопиях то, что они сбываются». Но это речь об утопиях социальных, предлагавших идеальное устройство общества. А у Третьякова не просто удачно получилось все задуманное. Реализуя свой замысел, он сам явил новый образ верующего человека, настоящего просвещенного христианина.
