11 апреля исполнилось сто лет по дня рождения о. Иоанна (Крестьянкина). Интервью с о. Георгием Кочетковым
Вопрос: О. Георгий, Вы называете о. Иоанна (Крестьянкина) одним из четырёх своих главных учителей-священников. Чему Вы лично учились у него, и чему он сам старался научить Вас и людей, которые к нему приходили?
О. Георгий Кочетков: Он действительно один из тех святых учителей, с которыми Господь дал мне длительно, глубоко и личностно общаться, и поэтому для меня это очень живое воспоминание. Хотя, конечно, больше всего мне приходилось общаться с ним в 70-е годы, начиная где-то с 1972 и до 1980 года. Он не однажды принимал меня и моих друзей, несмотря на то, что для него это всё было очень сложно, обстановка в монастыре тогда была непростой, к о. Иоанну руководство монастыря не всегда благоволило, иногда ему вообще запрещали принимать людей, не исключаю, что под влиянием внешних сил и рекомендаций, т.е. наверняка это было так. Он буквально иногда бегал от людей, но люди бегали за ним, это был такой общий стиль.
Он был человеком действительно исполненным любви. Он не был каким-нибудь мыслителем, или, скажем, учёным-догматистом, или философом, нет, конечно, но у него были замечательные живые проповеди, явно связанные с его личным опытом, с большими переживаниями, связанными и со страданиями за Христа. Он учил людей духовной жизни, азам духовной жизни. Например, как построить исповедь, сейчас все знают его брошюрку «О построении исповеди по заповедям блаженства». Я это всё сам слышал, поскольку бывал каждый год, и даже не один раз в год, в Псково-Печерском монастыре, ещё начиная со времени архимандрита Алипия (Воронова) и, конечно, знал там многих монахов. Но о. Иоанн был центральной личностью. Я на всю жизнь очень благодарен ему за его духовные беседы, за те уроки любви, которые он, прежде всего, давал в это время. К нему приходилось обращаться и по конкретным жизненным вопросам. Например, когда мне стали поступать предложения на рукоположение и на поступление, скажем, в семинарию или академию, на рукоположение от митрополита Иоанна (Вендланда), очень достойного архиерея, а на поступление в семинарию от митрополита Никодима (Ротова), тоже очень известного и выдающегося церковного деятеля. Но о. Иоанн имел на это свой взгляд. Когда я к нему обратился, как мне отвечать на такие предложения, он мне ответил: «Откажем митрополиту Иоанну, откажем митрополиту Никодиму, я Вас буду готовить к священству сам». Хотя уже не один год меня готовил к священству протоиерей Всеволод Шпиллер в Николо-Кузнецком храме, к которому я постоянно ходил на исповеди, с которым давно установились отношения и у меня, и у всей группы моих друзей, всей нашей будущей общины. Но это было в Москве, где мы ходили в Николо-Кузнецкий храм, а также в Елоховский собор к о. Виталию Боровому, также, как известно, бывшему моим духовным учителем. Если к этому добавить ещё и о. Тавриона, который был моим четвёртым важнейшим духовным учителем, то вместе я получал очень много.
Так вот, о. Иоанн (Крестьянкин), конечно, был человеком, исполненным любви. Именно его я считал человеком в высшей степени милосердным. Очень по-дружески, очень почтительно мы даже называли его Айболит – действительно, ибо если у кого-то что-то болит, то нужно идти к о. Иоанну. Это было плодом нашего личного общения с ним, это было наше впечатление, может быть целостное и полное, а может быть только лишь нам понятное, потому что мы встречались именно с милосердием, с большой любовью о. Иоанна в его духовнической практике. А я ещё и с его системой подготовки к священству. О. Иоанн (Крестьянкин) давал мне ксерографированные книги, для того чтобы подготовиться к принятию пресвитерского сана. Он не считал нужным учёбу в духовных учебных заведениях, потому что, как и о. Всеволод Шпиллер, не доверял им. Он думал, что там ничему доброму не научат, и если туда идти, то идти нужно только за саном. Но о. Иоанн (Крестьянкин) даже за саном туда не слишком-то посылал, считая, что он сам подготовит и сам договорится, а кто-нибудь из архиереев рукоположит. В Москве, конечно, рукоположиться тогда, может быть, было сложно, но в какой-то ближайшей к Москве епархии возможно. Так что до конца 70-х годов эта подготовка у нас шла. Митрополит Никодим пригласил меня поступать в семинарию и академию весной 1978 года, и, значит, эта подготовка с о. Иоанном шла позже, уже с конца или с середины 78-го года. Но в любом случае до 80-го года, потому что в 80-м году в августе я поступил в Ленинградскую духовную академию экстерном, покуда у меня за плечами был не только вуз, но и аспирантура. Владыка Кирилл нашёл возможным меня принять сразу в академию с тем, чтобы я экстерном сдал все экзамены за семинарию, что потом и произошло. И таким образом, конечно, связь с о. Иоанном прервалась, потому что, учась в академии, поддерживать её уже не было никакой возможности. С о. Всеволодом и о. Виталием эта связь продолжалась, а о. Таврион, как известно, тоже умер в 1978 году, как и владыка Никодим, поэтому тут уже картина изменилась.
Вопрос: Батюшка, можно ли немножко уточнить, какие качества священнического служения старался Вам передать именно о. Иоанн?
О.Георгий Кочетков: Какие? Естественно, честное, достойное, ревностное служение, как он представлял его себе, ориентированное, с одной стороны, именно на традицию, с другой стороны, на конкретные нужды современных верующих. Он был человеком очень традиционным, но знавшим современную жизнь, очень хорошо понимавшим современных людей.
Вопрос: Спасибо. Следующий вопрос. Вы могли бы рассказать о каких-то особо запомнившихся моментах из общения, то, что удивляло, радовало, может быть, не было понятно в тот момент, а стало понятно затем, по прошествии какого-то времени?
О.Георгий Кочетков: Я это, собственно, уже сказал. Вот эта его исполненность милосердной любовью. Много было милосердных людей на русской земле, но вот у каждого человека есть свой дар, но вот у о. Иоанна это был преимущественный дар. Если позволительно сравнить таких замечательных святых людей, то у о. Тавриона это было глубочайшее знание современной жизни и удивительная открытость к опыту людей, удивительная открытость к таинству евхаристии, удивительное чувство евхаристического служения, прозорливость такая в этом плане, он именно видел всех собравшихся насквозь. У о. Всеволода это было ещё и аристократическое, и проповедническое, евхаристическое, церковно-политическое дарование, и он много отдавал этому времени, и культурная составляющая была для него очень важна. А у о. Виталия, у человека по происхождению очень простого, но очень талантливого, мудрого, я бы отметил его дарование проповедника и человека, который видел современную церковную ситуацию, очень хорошо её оценивал и был ассом в том, чтобы обходить все трудности существования церкви того времени, он очень хорошо понимал, что для этого надо делать в тех уникальных, часто очень трудных условиях, в которых жила церковь в то время, в те годы. Так что у каждого был свой дар, и великий дар. Они действительно ревностно и очень высоко послужили Богу и Церкви, конкретным людям, так что тут у каждого было чему поучиться.
