Корзина покупок пуста!
Интервью с председателем Свято-Екатерининского братства Олегом Глаголевым.
Вопрос: В Вашей семье как-то хранится память о войне?
Олег Глаголев: По материнской линии эта память подстерлась, именно потому, что дедушка погиб на фронте. Он был офицер, сапер, погиб под Сумами, больше мы ничего не знаем. Известно, что бабушка всю войну с мамой на руках провела. Про нее говорили в деревне, что она «дезертиров ловила». Подробностей не знаю. А вот с папиной стороны семейное предание сохранило две истории. Бабушка, Нина Дмитриевна, оказалась в оккупации в Острогожском районе Воронежской области, а дед, Олег Феодосьевич, воевал. Папа мне рассказывал всего одну историю из его военной жизни. Похоже, он всего одну и знает. В день победы дед со своим другом сидел за столом и вспоминал грустную историю о войне.
Вопрос: А что это за история?
Олег Глаголев: Дед по папиной линии тоже закончил войну офицером, кажется, подполковником кавалерии. Казачий Дон, казачьи части. Сначала участвовал в финской войне; потом воевал в армии генерала Доватора, а закончил войну в Австрии. Мне эту историю папа рассказал, когда я еще в школе учился. Не знаю, где это происходило. Дед рассказывал своему другу за столом, как его чуть не арестовали — чудо уберегло его от расстрела. Дед был начальником штаба. Командир их казачьего полка куда-то отлучился. Перед ними была высотка, на которой находился дзот, и пулеметами простреливались все окрестности. Деду дали приказ эту высотку атаковать и занять. Он понял, что на лошадях невозможно атаковать гору, защищенную пулеметами, и сказал, что такой приказ выполнять не будет. Ему сказали: «Ты уверен, что так поступишь? Ты хорошо подумал?». Он подтвердил свое решение, и за ним выслали бригаду СМЕРШа, чтобы его арестовать. Рядом стояла часть морской пехоты. В атаку на высотку послали моряков и всех положили, ни одного человека не осталось в живых — все атаки захлебывались. Тогда тех, кто шли арестовывать деда, остановили — стало понятно, что приказ занять высоту был, мягко говоря, непродуманный. Так что если бы эти люди не погибли, погиб бы дед. Они своими жизнями его жизнь, сами того не зная, спасли.
А история с бабушкой тоже драматичная и очень советская. Как-то бабушка приехала к нам на север, мы вместе смотрели фильм о войне и я неосторожно пошутил. И сочетание фильма и воспоминаний о войне с моей неловкой шуткой вызвали у бабушки слезы. И она мне рассказала свою историю.
Когда дед ушел на фронт, а немцы подходили к Острогожску, бабушка, у которой уже было двое детей, понимая, что город будет оккупирован, пришла к военному комиссару и сказала, что ее как офицера Красной армии нужно эвакуировать с семьей. Бабушка, как и дедушка, была ветеринарным врачом и имела воинское звание. Военный комиссар сказал ей: «Вы что? Не верите в непобедимость Красной армии?» Она вышла, а через два дня город взяли немцы. Бабушка вспоминала, как она с двумя детьми бежала по дороге, в какой-то воронке пряталась от артобстрела, поняла, что за линию фронта не пробиться, вернулась в город, и они остались жить на оккупированной территории. Они жили в одном доме, потом — в другом. В одном доме – немцы были хорошие. В другом — жил личный водитель высокого немецкого чина и вел себя по-свински, как и ведут себя часто люди в такой должности.
Бабушка вспоминает, что когда советские части вступили в город, ей пришлось опять идти в военкомат. Пока были немцы, не стыдно было ходить щепки подбирать, чтобы топить печь, а тут вроде свои вернулись, и стало как-то зазорно ходить по свалкам дрова искать. И она пошла в военкомат, просить, чтобы выписали машину дров. Приходит — а там тот же самый человек, тот самый военный комиссар, который отступил с Красной армией, а теперь вернулся. Она ему говорит, что у нее больная мама, двое маленьких детей и просит выписать дров. Он ее спрашивает:
— Почему Вы пришли в комиссариат?
— Я офицер Красной армии.
— Как?! Вы, офицер Красной армии, были под врагом?!
Все закончилось тем, что документы на нее были сразу отправлены «куда надо» и до середины 50-х годов бабушка, которая до войны была преподавателем физиологии животных в техникуме, могла работать только лаборантом на рынке.
Дед пришел с войны весь в орденах…
Вопрос: Ему забыли историю с отказом от атаки? Больше не вспоминали?
Олег Глаголев: Да, эта история стала фактом из биографии того, кто ругался, а не из биографии деда. После войны он служил ветеринарным врачом в сельскохозяйственном районе, а бабушка проработала лаборантом почти 10 лет и только потом ее восстановили в правах. Про какие-то героические рейды деда я не знаю…
Вопрос: Он не рассказывал про это, или не запомнилось?
Олег Глаголев: Дело в том, что он умер в 1972 году, когда мне было только 5 лет. Я его внешне помню: он был крепкий, лысый человек, — но понятно, что мне 5-летнему пацану он военные истории не рассказывал. Но папа говорит, что дед о войне не говорил.
Вопрос: Почему?
Олег Глаголев: Мне кажется, это, в каком-то смысле, дух времени. Наверное, врать было тяжело, потому что дед был из воронежской дворянской семьи, а говорить правду было, видимо, тоже тяжело.
Вопрос: Вы гордились дедом, тем, что дед воевал?
Олег Глаголев: Нет, мы не жили рядом, да и разговоров об этом не было никаких. Это сейчас какие-то симулякры: человек приходит из армии и рассказывает, что он разведчик, десантник или еще кто-то; или какие-то люди надевают штаны с лампасами и считают, что они казаки. На это смешно смотреть. Дед, кажется, не гордился своим казачеством. Думаю, что они с бабушкой все же всегда чувствовали советский «пресс». Когда дедушка с бабушкой закончили ветеринарный институт, они уехали по распределению в город Лесосибирск. Там работали в научной лаборатории в лагере — видимо, шарашка какая-то была. Бабушка вспоминала, что там работало столько докторов наук, что она столько в одном месте больше никогда не видела. Ей все советовали: «Ниночка, пишите кандидатскую и докторскую, не теряйте время». Но пожив год работниками в этом лагере, дедушка и бабушка сбежали. Их спасло, видимо, только то, что началась финская война и деда забрали на фронт. Бабушка рассказывала, что с ужасом поняла через много лет, что за такой побег с места распределения можно было в тот же лагерь вернуться совсем в ином качестве. У подруги бабушки, Надежды Тимофеевны, первый муж был расстрелян. Все об этом знали и никто не говорил — «нет дыма без огня». Все знали, что он благородный человек, что погиб вследствие подлости, предательства, но у людей внутренней силы не хватало, чтобы свидетельствовать о правде. Да и где эту силу черпать?.. Я знаю, что моя бабушка не жила верой…
Вопрос: Что Вы испытываете в приближении 65-летия победы, к которому активно готовится вся страна?
Олег Глаголев: Чувств несколько. Одно из них — благодарность. В нашей семье, хоть о войне много не говорили, но как-то было понятно, что были люди, благодаря которым мы живы. Я думаю, что Богом жертва людей, погибших за друзей своих, за нас, принята. А второе чувство — невозможной грусти от этого отношения к людям не как к людям. И ничего не изменилось… Наш выигрыш в войне куплен очень дорогой ценой и его нельзя назвать победой. После победы общество начинает строиться, расти. Это же была война, в которой, к сожалению, мы не были победителями; она еще идет, «наши» еще гибнут.
А даты для молодежи значат все меньше и меньше — за ними мало что стоит. Я пытался разговаривать о событиях Великой Отечественной войны с молодыми людьми. Дочь моя не знает, кто такой генерал Доватор, командарм деда. А недавно я побывал в школе, где на стендах, посвященных к 65-летию победы, в подписях под фото перепутаны советские и немецкие солдаты. Мы с детства знали форму касок, какие автоматы были у немцем и у наших, а нынешняя молодежь не знает.
Где плоды этой победы? Сейчас — это только гордость, которая намеренно раздувается и мешает нам понять свое место на этой земле. Если мы эту землю пытались отвоевать у врага для доброй, хорошей жизни, то мы ее у врага не отвоевали… Надо задуматься, не являемся ли мы сами врагами этой земле большими, чем те, кто на нее претендовали.