Корзина покупок пуста!
Архим. Спиридон (Кисляков). Я хочу пламени. Жизнь и молитва. / "Эксмо", 2019. - 296 с..
430 руб.
Воспоминания архим. Спиридона (Кислякова) «Из виденного и пережитого» впервые появились на страницах журнала «Христианская мысль», издававшегося в Киеве под редакцией профессора Киевской Духовной Академии Владимира Экземплярского, в 1917 году, перед самой Октябрьской революцией, под заголовком "Из виденного и пережитого". Кто сам архимандрит Спиридон и откуда он? Увы, из его воспоминаний можно узнать лишь то немногое, что он сам о себе говорит: неизвестной остается даже его мирская фамилия (звали его до монашества Георгием). Российское репринтное издание середины 90-х годов выходило без всяких пояснений, французское (Издательство Cerf, 1950 и повторно 1968 г.), дает некоторые комментарии, сделанные переводчиком Пьером Паскалем. Он, в частности, отмечает: «Молодой Георгий станет священником без получения какого-либо специального богословского образования: он сформирован возле живых образцов веры в течение его странствий - Киев, Одесса, гора Афон, Константинополь, Санкт-Петербург. Когда он отправляется в Сибирь, Транссибирская магистраль была построена еще только до Омска; следовательно, это было немногим ранее 1896 г. В Сибири, как нам говорит предисловие издателя, о. Спиридон проводит «более 10 лет», что нас доводит до 1906 г... В любом случае, даже если текст не был написан автором собственноручно, но был записан с его слов редактором журнала, как свидетельсвует об этом предисловие издателя, нет никакого сомнения в его подлинности: один из старых сотрудников «Христианской мысли», живущий в Париже, подтвердил мне, что о. Спиридон жил в Киеве еще после революции и там умер».
Георгий родился в 1875 г. в Воронежской губернии, в бедной крестьянской семье. Еще не достигши пятилетнего возраста, он уклоняется от общения со сверстниками, проводя время не в детских играх, а одиноко бродя по лесу, усаживаясь на пригорках в полях и размышляя, кто есть Бог, есть ли у Него жена, дети, кто Его родители, почему Он Бог, а не кто-то другой... «почему я сам не Бог, что есть я сам, и вот зачем-то я хожу, трясу головой, говорю, ем, пью, сижу, сплю и т.д., тогда как деревья, растения, травы и цветы не могут ничего подобного». И более всего мальчика впечатляло солнце и ночь со звездным небом. Заметим, что жития многих замечательных святых, рассказывая об их детских годах, приводят подобные же свидетельства. Окружающим мальчик казался в высшей степени странным. А в семь лет, узнав о том, что произошло с апостолами Христовыми во Иерусалиме во время сошествия Св. Духа в виде огненных языков в день Пятидесятницы, потрясенный отрок отправляется прежде восхода солнца искать Иерусалим.
В один из дней моих ранних лет я оставил дом и отправился в Иерусалим. Я от кого-то слышал, что там в День Святой Троицы апостолы получили огненные языки. Почему бы и мне не получить такой дар Неба? И вот я рано отправился искать тот Иерусалим. ... Отойдя от села верст пять-шесть, я встретил женщину с ребенком, которая тотчас спросила меня: куда ты, мальчик, бежишь? Вместо ответа я ее сам спрашиваю: где находится Иерусалим и куда, в какую сторону мне нужно идти, чтобы найти его? Женщина смотрит на меня с удивлением и улыбается и говорит мне: я слышала, что Иерусалим находится в той стороне, где заходит солнце. Я поклонился и снова ударился искать Иерусалим. Стало вечереть. Пришел я в Журавинский лес; пошел сильный дождь, загремел гром, я свернул с дороги и присел под куст. Стало жутко. Устал. Есть захотел. Не спится. Хочется скорее добраться до Иерусалима. На зорьке, по-видимому, я только уснул. Утро. При восходе солнца я оставил свой ночлег, пошел прежней дорожкой опять в Иерусалим. Только что я начал проходить лес, как увидел за собою погоню. Отец догнал меня верхом и вернул домой. Здесь я был хорошо наказан.
Уйдя однажды с местными паломниками в один из ближайших монастырей на богомолье, он остается там и проводит два года, неся послушание в ризнице. Однажды он слышит чтение жития святителя Стефана Пермского, просветителя северо-восточной Руси, и в душе отрока вдруг загорелось неудержимое желание быть по примеру его миссионером. И Георгий внезапно покидает монастырь, ему теперь 13 лет. В 14 он отправляется с одним богомольцем-крестьянином сначала в Задонский монастырь, потом в Киев, на поклонение святым Киево-Печерским. Он узнает о святой горе Афон, и в Задонском монастыре один прозорливый старец предсказывает отроку его будущее в скором появление на Афоне. И Георгий теперь всей душой устремлен к этой новой заветной цели. Проведя несколько дней в Киево-Печерской лавре, он пешком отправляется в Одессу. Все, кто узнают там о его желании, в том числе и монахи, смеются над ним или считают за умалишенного. Поняв, что нужны деньги и соответсвующие документы, Георгий впадает в отчаяние. Заплаканного, его встречает на улице один чиновник и, узнав всю историю, приглашает к себе и направляет с ходатайством к губернатору. Как и многие другие до него при встрече с отроком, губернатор сначала принялся смеяться, но, прочитав прошение, вызвал настоятеля подворья Свято-Пантелеимонова монастыря на Афоне и повелел отправить отрока на Афон за счет средств монастыря.
В Свято-Пантелеимоновом монастыре Георгию не понравилось: «Монахи были холодны в отношениях между собою, и это меня удаляло от них». И он переходит в монастырь св. Апостола Андрея Первозванного, где братская и сердечная обстановка ему пришлась по душе, и становится послушником. Но после перенесенной тяжелой ангины его отправляют в Константинополь, где он несет послушание на кухне и изучает греческий язык, живя там несколько лет. Один раз, в соборе Св. Софии, тогда действующей мечети, юноша встречает несколько мулл, двое из которых хорошо говорили по-русски. Завязалась оживленная беседа. «Они мне сказали, что в этом храме когда-то звучали поучения Иоанна Златоуста. Эти слова турецкого муллы на меня так подействовали, что с этого дня я почувствовал в себе новую склонность к проповеди. Я горячо молил Господа нашего и Царицу Небесную устроить так, чтобы я стал проповедником. Тогда я принялся изучать Священное Писание, святых отцов и труды учителей Церкви. Среди всех отцов более всего я любил Оригена и Василия Великого».
Господь исполнил желание Георгия. Промыслом Божиим так было устроено, что ему открывались не столько светлые, сколько неприглядные стороны монашеской жизни, несмотря на явно аскетическую устремленность его души. Вот его признание: «Казалось, что более всего монахи боялись забыть свои национальные различия. Для малоросса великоросс был сатаной, и для великоросса малоросс демоном. Кроме того, что еще хуже, они все разделялись на братства по провинциям и округам. Еще соблазн: подворья, выстроенные в больших городах, где монахи себя теряли совершенно. Третий соблазн, наиболее значительный: деньги, деньги, всегда деньги! Сколько раз я пытался говорить с открытым сердцем с некоторыми монахами, но всегда уступал им, потому что они впадали во гнев. Я не видел там великих святых. Если я проникал во внутреннюю жизнь некоторых подвижников, я быстро разочаровывался, потому что, при всех их духовных подвигах, им не доставало моральной стороны жизни, что особенно было заметно в их отношениях с ближними».
В итоге Георгия отправляют в Санкт-Петербург на подворье. В столице он случайно знакомится со старшим иподиаконом митрополита Палладия. «Он меня спросил, не знаю, почему, - вспоминает о. Спиридон, - не хотел бы я поехать в Сибирь как миссионер. 30 ноября, в день памяти ап. Андрея Первозванного, меня вызывают к митрополиту. Я прихожу. Митрополит мне задал несколько вопросов и предложил отправиться в Сибирь к епископу Томскому Макарию. Я согласился. Тогда он дал мне письмо для епископа и деньги на дорогу». Так начался новый этап в жизни будущего миссионера.
По прибытии епископ Макарий (Невский; впоследствии митрополит Московский до начала 1917 г.) отправляет Георгия к еп. Мефодию на Алтай, в г. Бийск. Первое его послушание было в качестве чтеца сопровождать крестный ход с иконой великомученика Пантелеимона, каждый год устраивавшийся по городам и селам региона. Однажды во сне ему являются апостолы Петр и Павел, и Петр благословил его, говоря: «Отныне ты будешь служителем только Слова Божия». Успех юного начинающего проповедника был грандиозен. «Мои проповеди казались настолько действенными тем, кто их слышал, что священники с соседних мест и еретики приходили их слушать. Я представлялся им загадкой. Многие спрашивали меня, где я учился. Бог мне свидетель, что тысячи верующих следовали с того времени за нами... Случалось, что под вечер толпа народу ожидала моего появления, и после трех-четырех проповедей начинали раздаваться такие рыдания, что я стыдился самого себя. Многие женщины исповедовали свои грехи публично, и весь народ следовал их примеру. Местный священник тут же читал разрешительную молитву, и на следующий день причащались. Бывало, что после в этих местах сооружали часовни и даже церкви».
Но тут Георгия настигают серьезные искушения и внутренние борения. Он влюбляется в одну купеческую дочь, «прекрасную, как ангел», и решает жениться на ней. Бог судил иначе: она вскоре простужается и умирает от воспаления легких. С этого момента сила проповедей Георгия иссякает и исчезает вовсе, он теряет молитву и любовь к Богу... Пребывая в тоске и безнадежности, он решает отправиться в паломничество на Святую Землю. Там он проводит два месяца, получая, с одной стороны, духовный заряд и великое утешение, с другой - огорчение, глядя на местное греческое духовенство, захваченное духом коммерции и «торговавшее небом ради земных целей». Из Палестины Георгий возвращается в Киев и затем решает отправиться в Среднюю Азию, мечтая о проповеди христианства в магометанских странах. Он проводит несколько дней в Хиве и около месяца в Бухаре, знакомясь с одним английским миссионером, прожившим там уже несколько лет и пожаловавшимся ему на то, что почва для проповеди Евангелия среди мусульман крайне неблагоприятная. Тогда Георгий решает возвратиться в Сибирь, теперь уже достигая Читы, где епископ Мефодий принимает его очень тепло и по-братски. Два года как мирянин он участвует в крестных ходах на Иргене. Чувствительная и крайне впечатлительная душа его снова страдает, его не покидает ощущение, что он участвует в торговле дарами Божественной благодати, что его проповеди направлены не столько на спасение человеческих душ, простых и доверчивых среди местного населения, сколько на сбор как можно большего количества денег для епархиальной казны. К концу второго года пребывания в Забайкалье Георгий решает жениться на одной лицеистке. Епископ сначала одобряет его намерение, но в последний момент внезапно отказывает. Георгий нехотя подчиняется, но на него нападает такая адская безнадежность и упадок душевных сил, что по истечении 20 дней непрерывного пребывания в этом состоянии он решает отравиться. Порция яда, которую он принял, не оказалась смертельной. Придя в себя, Георгий понял, насколько тяжко он согрешил пред Богом и, раскаявшись, он полностью предается воле архиерея, произносит монашеские обеты и принимает священный сан.
Помимо крестных ходов на Иргене, о. Спиридон занимается проповедью среди коренного населения - бурятов, тунгусов, эвенков. По-началу он горит желанием окрестить как можно большее число людей, но очень быстро меняет свой взгляд. Однажды, зайдя в хижину одного бурята, он видит среди множества идолов образ Богоматери с Младенцем на руках. Оказалось, бурят был крещеным, и в ответ на увещание, что он должен иметь только православные образы и им молиться, он заплакал: «Бачка, я так и делал раньше и молился только вашему русскому Богу. Но затем жена моя умерла, потом мой сын. Я потерял много лошадей. Мне сказали, что это наш старый Бог бурятов крайне разгневался против меня и умертвил мою жену и сына и угнал лошадей. Поэтому я молюсь теперь и ему, и вашему русскому Богу... Да, бачка, мне очень тяжело теперь, после того, как я сменил моего Бога на вашего нового Бога». И начинающего миссионера пронзила мысль: «Это все равно, что украсть у кого-нибудь его душу, лишить его самого дорогого, вырвать и похитить его святая святых, его родную религию и философию и ничего не дать ему взамен, кроме нового имени и нательного креста». Чтобы туземцы, лишенные своей веры предков в результате наскоро проведенного крещения, не оказались после брошенными на произвол судьбы, о. Спиридон отныне решает только проповедовать им Христа и Евангелие, оставляя попечение о крещении за другими служителями.
Но когда ему приходилось проповедовать Евангелие среди буддистов, он сталкивается с новыми большими трудностями. Однажды, еще до его священства, после посещения одного из их монастырей, где ему оказали весьма дружественный и любезный прием, внимательно его выслушав, один из лам произнес речь примерно следующего содержания:
«Да, господин миссионер, христианская религия, конечно, самая высокая и универсальная. Если бы были на других планетах разумные создания, подобные нам, они не смогли бы выбрать религии лучшей, чем христианская. В ней нет ничего чисто человеческого или искусственно созданного, что бы шло от людей, она чиста, как Божественная мысль. Эта мысль есть Логос, о котором говорит евангелист Иоанн, что Он сделался плотию, стал человеком. Его учение показало миру новые пути жизни для человечества, оно открыло ему волю Божию. А воля эта состоит в том, чтобы христиане жили так, как жил Христос... Но посмотрите сами, господин миссионер, без предвзятости: живет ли мир по учению Христову? Христос проповедовал любовь к Богу и ближнему, мир, кротость, смирение, всеобщее прощение. Он повелел воздавать добром за зло, не собирать сокровищ, не только не убивать, но и не впадать во гнев, хранить святость брака, любить Бога более, чем своего отца, мать, сына, дочь, жену и даже самого себя. Таков был Христос, но не таковы вы, христиане. Вы живете между собой, как дикие звери. Вам должно быть стыдно говорить о Христе, когда с ваших уст стекает кровь. Среди вас я не вижу никого, кто жил бы еще скверней, чем христиане. Кто больше всех ворует, бесчинствует, грабит, лжет, ведет войны и убивает? Христиане - первые отступники Своего Бога. Вы приходите проповедовать нам Христа и приносите страх и горечь. Я не буду напоминать об инквизиции, о том, что христиане заставили претерпеть диким народам. Я напомню только о недавних событиях. Это было во время постройки Транссиба. Как вы знаете, он проходит около нас. И мы возрадовались, мы думали, что русские привнесут в наше варварское существование свет и любовь христианского учения. Мы с нетерпением ждали, когда же железная дорога приблизится к нам. И это время пришло, наконец... к нашему страху и несчастью. Ваши рабочие входили в наши юрты пьяными, спаивали бурятов, развращали наших женщин, и у нас зародилось пьянство, грабежи, убийства, ссоры, драки, болезни. До сих пор мы не знали замков, у нас не было воров, тем более убийц. И сейчас, когда наши буряты вкусили от вашей цивилизации и познали, что есть, по-вашему, «истинная жизнь», мы не знаем больше, как покончить со всем этим... Ваши миссионеры, как и все прочие. Они сами не верят в то, чему учат. Если бы они верили, они жили бы, как Христос желал, им не нужна была бы проповедь, мы сами сделались бы христианами. Ибо пример более действен, чем слово. Как, в самом деле, оставались бы мы во мраке, если бы видели вокруг вас свет? Вы неправы, господин миссионер, если думаете, что мы невежды в плане различения добра и зла. Но мы боимся, что ваше христианство не сделало бы нас еще худшими и полными дикарями. Мы видели ваших служителей, которые любят деньги, курят, пьют, бесчинствуют, как худшие из наших бурятов. Но миссионеров, действительно любящих Христа больше самих себя, мы вовсе не видели. Ваши священники говорят, что они получили от Самого Бога власть прощать грехи и очищать души, изгонять демонов, исцелять всякую болезнь в людях. И вы, христиане, не только не показываете этой власти запрещать, очищать и целить все то, что зло, нечисто, уродливо, но только и делаете, что заражаете вашим дурным примером язычников. Нет, господин миссионер, пусть христиане начнут веровать в Своего Бога и покажут нам, как они Его любят. Тогда, может быть, мы примем вас, следующих проповедников, как ангелов Божиих, и станем христианами».
Впоследствии о. Спиридону доводилось знакомиться со многими буддистскими служителями, которые, как он рассказывает, поражали его оригинальностью своих религиозных воззрений и обширностью их познаний. «Я думаю, - говорил один ученый лама, - что Христос и Будда - два брата; только Христос больше и светлее, чем Будда. Если бы все люди были чистыми буддистами, они бы уснули в мире, но если все люди были бы истинными христианами, они вовсе не уснули бы, они бодрствовали бы вечно в несказанной радости, и тогда вся земля стала бы небом». «О, как вы правы, - восклицает ему в ответ о. Спиридон, - не принять ли вам крещение?» «Речь идет не о крещении, - отвечал лама, - но об обновлении жизни. Какая польза вам, русским, называться христианами? Простите за прямоту, но вы, русские, Христа не знаете и не верите в Него. Вы ведете жизнь такую же, как и мы, дикари, а мы от вас бегаем, мы вас боимся, как чумы».
Последняя часть воспоминаний о. Спиридона - рассказы о его служении среди заключенных Читинской тюрьмы и Нерчинской каторги. Через его руки их прошло около 25 тысяч, слушавших его проповеди, исповедовавшихся, причащавшихся, возрожденных к жизни во Христе. Каторжане его любили бесконечно не только в ответ на его самоотверженную и милующую любовь, но и потому, что он не делал ни малейшего различия среди них по степени совершенного преступления, происхождению, национальности, вере или неверию, будь то бурят, мусульманин, православный, старообрядец или баптист. Когда один мусульманин, впоследствии принявший в тюрьме от о. Спиридона крещение, спросил, неужели все, кто остаются в Исламе и не обращаются в Христианство, будут отвергнуты Богом, о. Спиридон отвечал: если у отца два любимых сына, один из которых слепой, неужели он отвергнет слепого? После личного опыта, вынесенного им от общения с заключенными во время своего служения, о. Спиридон признается, что в их мире было куда больше морали и религиозности, чего нет зачастую среди свободных граждан свободного общества. Он рассказывает о наиболее примечательных типах и судьбах, встреченных им: это семинарист-убийца, студент-социалист или солидный инженер, обворововавший церкви; это разбойник, грабивший на дорогах и не щадивший ни женщин, ни детей, это содержательница притонов, офицер-изменник, бывший мулла или еретик, отпавший от Православия. Попадались среди заключенных и осужденные невинно, но терпеливо несшие свой крест святые люди, как, например, один сектант-беспоповец, бравший все убийства на себя и покрывавший тех, кто их совершил, или «апостол» среди проституток, заботившийся материально и духовно о более чем 300 несчастных за свой счет и в конце концов обвиненный в убийстве одной из них, к великой радости содержателей притонов. Но не только эти последние, но и осужденные за «дело» часто оказывались жертвами либо тяжелых обстоятельств, в которых они не смогли проявить выдержку и терпение, либо обыкновенной хитрости и подлости человеческой, остающейся всегда уголовно ненаказуемой, либо, увы, национального недуга пьянства.
Воспоминания о. Спиридона резко высвечивают те острые проблемы российского общества и жизни православной Церкви в целом и в Забайкалье в частности, которые накопились перед революцией 1917 г. и во многом предопределили ее. Многие из них не преодолены и не изжиты и поныне. Почему в Забайкалье среди многочисленного невоцерковленного русского населения влиятельны более бурятские ламы, чем православные священники? Почему столь устойчивы секты? На первый вопрос ответ весьма нелестный дал сам же лама, вышеупомянутый собеседник начинающего миссионера. На второй - один заключенный, бывший сектант, отпавший от Православия: «По-моему, еретики сегодня наиболее активно ищут Бога. Они хотят жить своим личным опытом и углубиться всем сердцем в жизнь христианскую. Верно, что у них нет ни Евхаристиии, ни священства... Но, положа руку на сердце, не правда ли, что православные, несмотря на Евхаристию и легитимность их священства, ведут религиозную жизнь несравнимо низшую по отношению к еретикам? Еретики сильно удалились от православной Церкви, но, по крайней мере, не уклоняются же они в язычество, не выходят из лона христианства. Православные, наоборот, почти все отпали, кто в спиритизм, кто в теософию, кто в материализм, вульгарный или «научный», и христианство на них наводит скуку... Чтение Евангелия священником в церкви заставляет их зевать, и в момент проповеди все выходят. Где бы вы ни посмотрели, отец мой, вы можете только пожать плечами от безнадежности. Если там находится кто-нибудь, кто желает спастись со всей решимостью и жить по учению Христа, ему не препятствуют, но Церковь для него остается слабым прибежищем, ибо она не предлагает ему живых примеров..."
Пройдя через очистительный огонь XX столетия, русская Церковь явила миру множество новомучеников, исповедников и проповедников пламенной веры Христовой, вопреки тому разложению, разъедавшему ее в предыдущие века, и вроде бы на состояние Православия к началу XXI столетия можно смотреть с большим оптимизмом, чем веком ранее. Но по-прежнему влияние Церкви на жизнь окружающего ее общества можно оценить как весьма скромное. Легко говорить, что окружающий мир лежит во зле и не принимает Православие, легко замыкаться в храмовых или монастырских стенах с людьми, сходными по душевному устроению. Гораздо труднее, возлюбив Бога и тех, кто Его ищет, но еще не знает, более самого себя, идти в мир и для всех делаться всем, чтобы спасти, по крайней мере, некоторых, как пишет апостол Павел (1 Кор. 9,22). Для проповедников и вообще служителей всех времен необходимо быть исполненным верой, действующей любовью, и отдавать отчет, что личный пример воздействует несравненно сильнее, чем множество сказанных слов. Этими качествами был наделен от Бога о. Спиридон, которому предстояло раскрыть их, пройдя многие тяжелые искушения. Остается надеяться, что впоследствии можно будет узнать об этом проповеднике, представляющем собой еще одну жемчужину среди тех, кто прославлен Церковью на миссионерской ниве, что-то большее, благодаря прежде всего трудам забайкальских краеведов и местных архивистов, если кто-то из них заинтересуется судьбой этого незаурядного служителя.
Священник Филипп Парфенов , журнал "Забайкалье" (июнь 2004)
