Корзина покупок пуста!
Подводя итоги прошедших 20 лет, Русская православная церковь на выставке-форуме в Манеже рассказала о 30 тысячах новых храмов на шести континентах, показала чудотворные иконы и новинки книгоиздательства. «Огонек» тоже решил подвести итоги жизни церкви после падения СССР, обратившись к историку, профессору Санкт-Петербургской духовной академии, протоиерею Георгию Митрофанову
— Отец Георгий, как можно коротко охарактеризовать исторический момент, в котором церковь находится сегодня?
— Исторический путь Русской православной церкви за последние два десятилетия был столь неожиданным, что нуждается в скорейшем осмыслении, потому что сегодня мы стоим на своеобразном рубеже, когда и церкви, и обществу нужно сделать выбор, чтобы решить, какими они хотят быть по существу.
— Давайте по порядку: 1990-е годы, как мне кажется, для церкви оказались полной неожиданностью. Были ли схожие периоды в российской истории?
— 1991 год для церкви, как и для многих в нашем обществе, стал неожиданностью. Я считаю, что это время наряду с первоначальным периодом монгольского завоевания и с периодом Временного правительства было моментом самого свободного положения церкви в нашем государстве. Тогда церковь могла проявить себя очень активно. Лично я тогда, подобно многим, пережил ощущение чуда: коммунизм рухнул, значит, большая часть нашего общества духовно-нравственно отринула его от себя и теперь мы ждали возрождения той России, где на протяжении 900 лет доминантой выступала православная церковь.
И поначалу внешне все так и выглядело: после празднования тысячелетия крещения Руси в 1988 году количество крещений выросло в разы, а кредит доверия церкви был просто удивительным. На экранах начали появляться представители церкви, в которых даже чисто внешне стали видеть самых несоветских людей. Возникли разговоры о том, что каким-то чудесным образом только церковь и смогла сохраниться в этот длительный, кровавый, бессмысленный в своей жестокости и бездуховности советский период.
— Этот период тогда называли «третьим крещением Руси».
— Да, но теперь, видя современное печальное положение церкви, мы можем говорить, что во многом оно — следствие тех триумфалистских настроений, которыми мы в свое время увлеклись. Нам казалось, что наш народ в душе все еще православный и ему не хватает внешних атрибутов: храмов, монастырей, священников. Довольно страшная реальность лично для меня как для священника и для историка начала проступать уже в середине 1990-х годов. Оказалось, что на самом деле для подавляющего большинства нашего общества отторжения коммунистической идеологии и советского образа жизни не наступило. Общество вовсе не испытывало потребности отвернуться от его бездуховности и обезбоженности.
— Но была же довольно сильная прослойка интеллигенции, людей, ищущих правду или Бога.
— Дело в том, что за 70 лет у нас в стране доминирующим типом стал человек, обладающий двумя ярко выраженными чертами. С одной стороны — это безыдейный человек, не испытывающий потребности иметь какие-либо убеждения, которые он свободно принял бы и которые обязывали бы его поступать в соответствии с ними. С другой — это человек, стремящийся имитировать для самого себя и для окружающих приобщенность к чему-то большому, значительному, великому — к идеологии, которая гарантирует, что в конечном итоге все будет хорошо и правильно. Отлично помню, как, стоя перед толпой в 15-20 человек, я пытался говорить какие-то слова о значении крещения, о необходимости продолжать свою церковную жизнь, причащаться, исповедоваться, напоминая самому себе какого-нибудь американского полицейского, зачитывающего права арестованному.
Сегодня можно сказать, что эти люди приходили в церковь, крестились и при этом вовсе не собирались становиться христианами. Они не стремились преображаться духовно и нравственно, не собирались становиться членами церковных общин и участвовать в таинствах. Они даже не собирались привносить в свою жизнь элементарные христианские ценности: не убий, не укради, не лги… Ведь большевики отлично доказали, что эти заповеди в определенных ситуациях и для определенных людей не работают. Вот почему, хотя число крещений в нашей стране за первые 10 лет свободы совести росло, деморализация общества продолжалась. Мы говорим, что церковь — это тело Христово и каждый новокрещеный, если он ведет церковную жизнь, становится членом этого тела Христова, а если нет, он остается телом инородным. Крестя людей, не собиравшихся стать христианами, мы как будто вбивали гвозди в тело Христово.
— К концу 1990-х количество крестившихся сильно убавилось и, как мне кажется, перед церковью встали другие проблемы.
— Количество захожан, то есть людей, приходящих в церковь от случая к случаю — креститься, венчаться или исполнить другую требу,— всегда примерно одинаково. Но к началу 2000-х годов в церкви стала видна самая главная опасность. И исходила она не от тех, кто крестился и ушел, а от тех советских людей, которые принесли с собой в церковную жизнь советскую ментальность. Очень многие священники и миряне, которые взяли на себя активные церковно-общественные роли, по сути своей остались совершенно безыдейными людьми. Они привыкли в советское время, занимая то или иное положение, говорить полагающиеся слова, например: «Мы строим коммунизм». А теперь они точно так же, не задумываясь над тем, что это означает и к чему обязывает, говорят: «Мы воссоздаем Святую Русь». Им нужна все та же привычная тоталитарная идеология, которая позволяет ощутить себя в некой особой, гарантирующей успех и безответственность общности людей. Православная вера стала восприниматься не как вера во Христа, а как тоталитарная идеология, замешанная на идеях величия страны, неприятия всех внешних и внутренних врагов, необходимости ощущать себя некоей мощной общностью. Так стереотипы и клише советского сознания приобретали православный антураж. Нет ничего худшего, чем замена религиозной веры новой идеологией, подмены Христовой веры новой идеологией, в которой свобода и любовь будут выхолощены, а на их место будут поставлены другие ценности, например единство и послушание.
— Тем не менее чисто внешне за это время церковь стала жить очень хорошо. Зачастую простые граждане, как в сказке про Кота в сапогах, спрашивают: чьи это владения?..
