Корзина покупок пуста!
Первые дни Великого поста начинаются с чтения Покаянного канона Андрея Критского. В нем вспоминаются ветхозаветные и новозаветные события, и это помогает молящимся обратиться к покаянию и исправлению своей жизни, опомниться от всякой расслабленности и пустоты, заново посмотреть на себя и задуматься о том, что и как следует исправлять в своей жизни.
И здесь в очередной раз встает вопрос о важности перевода богослужения — ведь для того чтобы войти в Великий пост на подлинной глубине, необходимо ощутить не только дух, но и вникнуть в смысл молитвы. Поэтому не случайно сегодня в Русской церкви Покаянный канон можно услышать в переводе не только на церковнославянский, но и на русский язык.
О проблеме русских переводов православного богослужения и Священного писания мы спросили специалистов — священников, преподавателей, переводчиков Священного писания.
— Как Вы считаете, почему с переводами Священного писания если и возникают проблемы, то только в крайних ситуациях, а с переводами богослужения – почти всегда?
Прот. Геннадий Фаст, настоятель Градо-Абаканского храма в честь свв. Константина и Елены, член Епархиального совета Абаканской епархии, катехизатор: Потому что народ Писанием не живет, а богослужением живет. На службе читается, как правило, повсеместно церковнославянский текст. Библию люди читают для себя, т.е. как Слово Бога к себе. Все-таки это не молитва. Православные люди живут богослужением, и даже сама Библия, особенно во время службы, читается лицом к горнему месту и речитативом и воспринимается не как чтение, а скорее как какая-то очень значимая часть молитвы. Не воспринимается так, как будто это тебе читают Писание и его надо услышать, понять. К русификации богослужения у нашего народа отношение жесткое – тут видят колебание основ. К тому же в XIX веке с переводом текста Писания уже пройдена часть пути, ведь он в какой-то момент тоже прекратился и только потом завершился. А с переводом богослужения этого еще не случилось.
Прот. Димитрий Юревич, проректор по научно-богословской работе Санкт-Петербургской духовной академии, зав.кафедрой библеистики СПбДА: Хороший вопрос. Знаете, я не совсем согласен с такой постановкой вопроса. Я не думаю, что не возникает проблем и вопросов с переводами Священного писания. Церковный народ достаточно консервативен, и, несмотря на наличие новых переводов Священного писания на русский язык, подавляющее большинство моих церковных знакомых эти переводы не читают и ими не пользуются. Мы обсуждали эту проблему с коллегами и пришли к выводу, что боязнь новых переводов пропадёт, если толковать текст Священного писания, то есть стремиться к тому, чтобы люди пытались понять, что стоит за текстом Синодального перевода. Если копнуть немного глубже, мы увидим, что текста Синодального перевода недостаточно, нужно обращаться еще к каким-то материалам — не только к древним источникам, текстам на языке оригинала, но и другим переводам. И тогда эта боязнь новизны пропадает.
Возвращаясь к вопросу о богослужении: если нет желания проникнуть в суть богослужения, то нет и приятия русского перевода. Наоборот, если человек пытается разобраться, он видит, что и церковнославянские тексты не всегда совершенны, это нужно признать. Кроме того, церковнославянский язык действительно может стать реальным языковым барьером для многих прихожан.
Так что если мы начинаем углубляться в смысл богослужения – тогда перестаём бояться и переводов на русский язык богослужебных текстов. Хотя и то, и другое — переводы Библии и богослужебных текстов — могут существовать только в определённом контексте. А если этот общественный контекст не создан, все наши попытки популяризации новых библейских и богослужебных переводов обречены на провал.
Л.Ю. Мусина, зав. кафедрой Священого писания и библейских дисциплин Свято-Филаретовского института, катехизатор: Это нельзя объяснить, исходя из какой-то принципиальной разницы внутри этой проблемы. Просто с тех пор, как появился Синодальный перевод, прошло почти сто сорок лет (он появился в 1876 году). Это вошло уже в некотором смысле в историю нашей церкви, получило какое-то место в жизни нашей церкви, и спорить, оспаривать это было бы очень странно. Существо проблемы заключается не внутри самого вопроса о переводах, а в том, что за этим стоят какие-то другие моменты, другие противоречия. Поражает, действительно, изоморфность аргументации как сторонников, так и противников переводов, тех, которые были в XIX веке, и тех, которых мы слышим сейчас. И если говорить о культурно-политической ориентации сторонников и противников, то и тут наблюдается определенное сходство. Поэтому будем надеяться, что найдется свой митрополит Филарет (Дроздов) в XXI веке, который вопрос о богослужебных переводах тоже решит.
Конечно, уже сложился, запечатлелся какой-то образ богослужения. Но вопрос в том, какое место в опыте церковной жизни людей занимает этот образ и как это связано с тем прямым смыслом, который содержится внутри текстов богослужения? Мы не можем говорить, что люди, которые не понимают буквально всего, что есть в богослужении, не могут считаться полноценными верующими. Конечно, дело не в этом. Но в том, что здесь, скорее, раздражение вызывает отход от какого-то что ли привычного для себя образа, без желания взглянуть на вопросы церковной жизни более широко, имея в виду других людей. Здесь важен миссионерский аспект, вопрос о том, чтобы делиться своей верой, потому что люди держатся каких-то привычных вещей. Я бы сказала, что это стоит на первом месте. Потому что когда мы слышим вдохновенные слова о том, как замечательно переводить на языки других народов (про русский язык вообще никто уже даже не говорит) тексты Священного писания, и фактически в тех же аудиториях, но с другими людьми, слышим ровно обратное о богослужебных переводах – это, конечно, бросается в глаза.
Я могу еще одну вещь добавить: на это в свое время обратил внимание Михаил Георгиевич Селезнев – в романе нашего великого русского писателя Достоевского «Преступление и наказание», в один из ключевых моментов романа, когда Сонечка Мармеладова читает Раскольникову о воскрешении Лазаря из Евангелия, Достоевский специально подчеркивает, что она читает Новый Завет в новом русском переводе. Зачем такая деталь понадобилась Достоевскому? А там есть целый ряд моментов, которые писатель подчеркивает, что это именно живая вера, не та номинальная вера, от которой отошел герой, а это была живая вера. И у Сонечки, которая пошла за ним в Сибирь, и у сестры убитой старушки. И в связи с этой живой верой, он пишет: «В новом русском переводе». Писатель, как говорится, не был чужд того, чтобы ценить русское слово.
— Как можно решить ту проблему, о которой на конференции Синодальной библейско-богословской комиссии, посвященной библейским переводам, говорил патриарх Кирилл – что люди не знают Священного писания и их жизнь не ему соответствует?
Прот. Геннадий Фаст: Пока Священное писание не станет книгой жизни, мы так и будем рыхлым, аморфным, пусть даже и религиозным народом. Но это не будет община верных, это не будет дружина Христова, не будет изменение образа жизни. Потому что религиозность человека вполне сочетается с его образом жизни – это две вещи, как два разных костюма – выходной и рабочий. А Библия, если принимается человеком всерьез, то он живет по ней. Наш народ в значительной степени Священное писание читает как часть правила: глава из Апостола, глава из Евангелия, читается писание еще и немного как заклинание – это от головы, это от зубов. Библия часто не становится книгой жизни в церковной общине, а часто и для священников. Вера от слышания, слышание от Слова Божия, и наша вера от слышания, но слышание уже едва ли от Слова Божия.
На уровне прихода настоятель имеет все возможности, всегда может читать Священное писание четко, лицом к народу, где-то даже и на русском языке или параллельно – по-славянски и по-русски. Может проповедовать не в конце службы, т.е. когда проповедь выносится за скобки, а в должном месте после Евангелия. И плюс библейские занятия, которые не только не запрещены, а всячески поощряются патриархом. Каждый конкретный священник может это сделать.
Практика показывает, что посещающие библейские занятия – это часть прихода, никогда не приходит весь приход. Приход был на службе — и все, этого уже им достаточно много. И это действительно усилия – и время, и приехать нужно. Хотя библейский кружок не охватывает весь приход, но благодаря ему формируется некий библейский костяк прихода, и он создает на приходе некоторую атмосферу, живую струю, как закваска. Поэтому в этом направлении, я думаю, многие уже трудятся и это реально, без особых каких-то сверхнапряжений.
Л.Ю. Мусина: Все-таки Писание по-настоящему входит в жизнь человека через церковную жизнь. Поэтому там, где есть стремление к полноте церковной жизни, т.е. к тому, чтобы данное церковное собрание действительно было собранием возрожденных христиан, которых объединяет дар Христов, там, исходя из такой ментальности, внутри такой церковной жизни, может возродиться интерес к Священному писанию. Потому что интерес внешний, очень даже скрупулезный, очень внимательный и профессиональный, часто приводит к обратным результатам. Я знаю целый ряд примеров ученых, которые были очень заинтересованы в Священном писании в начале своего пути, а потом пришли к разочарованию. Например, знаменитый ученик Брюса Мецгера — Барт Эрман. Сейчас многие его книги переведены на русский язык. Он, к сожалению, разочаровался в вере. И дело не в том, что его высокоумие до этого довело, а в том, что вера является ответом только на живую церковную жизнь, что Дух Святой, Который раскрывает церковные смыслы, делает это изнутри церковного собрания.
— Что могут сделать миряне в такой ситуации?
О. Геннадий Фаст: Если священник радит о том, мирянам нужно быть с ним в одной упряжке. Если священник не радит, мирянам сложнее, потому что редко бывает, чтобы мирянин возглавил такие занятия. У нас в двух сельских кружках так было, когда миряне вели занятия. Но только до тех пор, пока туда не назначили священника. Когда назначили туда священника, эти занятия закончились – священник не стал проводить, и миряне перестали вести. Достаточно грустная ситуация.
Поэтому при наличии священника в настоящее время это сложно. Там, где приход в достаточной степени развит, это все-таки возможно, по благословению настоятеля, тем более если этот мирянин имеет богословское образование, а такие в больших городах есть – и это становится реальностью.
