Прорыв к благодати

Начало

О Симоне Вейль (1909-1943) Сергей Сергеевич Аверинцев писал: «Ее сочинения, никогда не предназначавшиеся к печати ею самой, уже теперь изданы, прочитаны, переведены на иностранные языки. Но трудно отделаться от мысли, что ее время еще по-настоящему не наступило. Что она ждет нас впереди, за поворотом».

Действительно, Симона Вейль никогда не писала книг. Она родилась в еврейской буржуазной семье во Франции, в которой никогда не говорили о Боге. Корни Симоны по материнской линии восходят к России - ее мама была родом из Ростова-на-Дону. Симона росла болезненным ребенком, например, у нее были слабые, меньше обычного размера руки. Многие отмечали ее неуклюжесть, которая на самом деле была связана с физическим нездоровьем. С подросткового возраста ее мучили недиагностируемые головные боли, которые с годами становились сильнее и продолжительнее и оставались с нею всю жизнь. Атмосфера в семье была теплой и дружной и, по всей видимости, уважительной даже к маленьким детям. Например, Симоне было дозволено исполнить ее решение отказаться от сладкого, пока не закончится Первая мировая война.

В юности Симона не знала, по какому пути пойти, имея способности и к философии, и к математике. Подбросив монетку, Симона выбрала философию, впоследствии часто используя математические образы в своих философских размышлениях.

Одним из главных интересов ее жизни почти сразу стало сочувствие угнетенным бесправным рабочим, для помощи которым она ищет самые разные пути. В частности, еще в студенческие годы она начала преподавать в рабочих университетах, помогала шахтерам составить петицию к мэру города, писала статьи в левой прессе. При этом она никогда не примыкала ни к одной из партий.

Всю свою жизнь Симона была абсолютным нонконформистом, которого нигде не терпит начальство. По окончании университета Эколь, одного из самых престижных вузов страны, Симона каждый год меняла место работы учителя — ее нигде не терпели больше одного учебного года, несмотря на то, что ученики и родители практически всегда готовы были ее защищать. Преподавала она философию и древнегреческий. Сохранилось много благодарных воспоминаний ее учеников.

Симона-рабочий

В 24 года Симона решает на собственном опыте найти выход из нечеловеческих условий жизни рабочих. После очередного увольнения она поступает на завод и там работает наравне со всеми, снимая крошечную комнату совсем рядом с улицей Лурмель, где в это время открывает общежитие для эмигрантов мать Мария (Скобцова). (Несмотря на то, что много лет мать Мария и Симона Вейль жили в одном городе, их пути никогда не пересекались. Даже среди их многочисленных знакомых нашелся только один общий — о. Лев Жилле.) От любой помощи родителей Симона отказывается — ее задача жить абсолютно так же, как живут остальные рабочие.

Конечно, этот эксперимент не был до конца чистым — Симоне, с ее физической слабостью и непривычностью к тяжелому ручному труду, было гораздо труднее, чем остальным. Это был год тяжелейшей борьбы с собой, буквально на грани жизни и смерти. Рабочие с большой доброжелательностью встретили эту непонятную девушку. Один из них впоследствии поставил памятник на ее могиле в Англии. Несмотря на непереносимую усталость, Симона постоянно ведет рабочий дневник, осмысляя то, что с ней происходит. В ее философских размышлениях появляется тема тяжести этого мира, и эту тему в разных вариациях она будет разрабатывать до конца жизни.

Однако выводы, к которым пришла Симона, поразили ее саму. Во-первых, она была поражена отсутствием рабочего братства, которое ожидала встретить. То, что рабочие в своем большинстве живут каждый сам за себя, стало для нее большим разочарованием. Лишь в одном цеху, самом тяжелом, она встретила по-настоящему братские отношения между рабочими. Во-вторых, она понимает, что теперь на ней появилось клеймо рабства, с этих пор ей кажется странным, когда к ней обращаются без грубости. Симона говорит, что чужое несчастье, которого раньше она никогда не знала по-настоящему, теперь вошло в ее душу и плоть. И в-третьих, ее поражает то, что неожиданно она обращается к христианству, о котором и не помышляла, идя на этот личный подвиг.

После года работы на заводе родители везут ее, совершенно изможденную, в португальскую деревню, в тишину и покой. Там Симона как-то услышала, как жены моряков поют скорбную христианскую песню, и вдруг поняла, что рабы не могут не быть христианами. Такой была ее первая в жизни встреча с христианством.

Встреча

В 1937-1938 годах с Симоной происходит то, чего она никогда в жизни не ожидала и что в своих дневниках она оценивает как непосредственную встречу со Христом. В ее философской концепции, конечно, всегда присутствовало понятие Бога, но это был Бог философов, а совсем не живой Христос. Вопрос о крещении никогда перед ней ранее не вставал.

Однажды Симона оказалась в древней романской часовне 12 века, в которой часто молился святой Франциск. Симона не понимала, что с ней происходит, но что-то заставило ее встать на колени.

Примерно через год, в 1938 году, она уже сама отправилась в католический монастырь и в течение 10 дней, от Вербного воскресенья до первых пасхальных дней, жила там, участвуя в богослужениях. Ее мучили сильнейшие головные боли, каждый звук отдавался в голове ударом. Но именно в этом состоянии она каким-то чудом смогла как бы освободиться от насилия своей жалкой плоти и найти неслыханную радость в чистоте богослужебных песнопений. Именно тогда она ощутила то, что назвала неземным могуществом таинств.

Тем не менее Симона отказывается от крещения. Интересуясь католической доктриной, она имеет многочисленные вопросы к практике жизни церкви. Желая приобщиться к таинственной жизни католической церкви, она все-таки отказывается от крещения, т. к. не может переступить через неприятие церкви как социального института, видя все то, что она считает в ней недолжным. Вскоре она знакомится с двумя католическими священниками - Жаном Мари Перреном и Гюставом Тибоном, с которыми обсуждает эти вопросы и благодаря которым труды Симоны впоследствии стали известны всему миру.

Тяжесть и благодать

В это время в ее философских размышлениях к теме тяжести добавляется тема благодати.

Начинается Вторая мировая война. Как и мать Мария, Симона участвовала в Сопротивлении: однажды полиция даже поймала ее с чемоданом, полным прокламаций, но все обошлось. Позиция Симоны помогать всем, кому только можно, проявлялась в самых разных вещах. Большую часть талонов своего продуктового пайка она отдавала интернированным. Переписывалась с совершенно незнакомым ей человеком, раненым испанцем Антонию Атарасу — просто потому, что ему больше никто не напишет. Она разрабатывает проект по подготовке медсестер передовой линии, среди которых хочет быть первой. Идея Симоны — собрать женщин, готовых помогать бойцам непосредственно во время боя. Для этого она проходит курсы медсестер и впоследствии крайне разочаровывается, когда ее идея не принимается военными.

Погруженная в борьбу, Симона с трудом отвлекается на то, чтобы увезти родителей в США, спасая их от погромов и возможного ареста. Перед отъездом она оставляет свои дневники отцу Тибону с разрешением делать с ними все, что он пожелает. По ним он после ее смерти составил книгу «Тяжесть и благодать», которая стала философским бестселлером ХХ века и была переведена на многие языки. Отец Перрен также собирает написанные к нему письма Симоны и издает ее книгу «Ожидание Бога».

По представлениям Симоны Вейль, весь мир можно представить в системе двух координат — вертикальной и горизонтальной. По горизонтали он управляется силой тяжести, и эта тяжесть не только физическая. По Симоне Вейль, механической необходимостью обусловлены все душевные и большая часть даже духовных движений человека. Когда мы думаем, что совершаем благородный поступок, часто нами движут эгоистичные мотивы — все та же тяжесть. Даже вера в Бога может оказаться иллюзией, чем-то механическим в жизни человека. Этот тяжелый, механический мир пронзает вертикаль благодати. Чтобы ее достичь, нужен рывок, равносильный внутренней смерти, однако подлинная реальность — именно в благодати. Даже если любовь привязывает тебя к этому тяжелому миру — то и от нее надо отказаться.

Прорыв к благодати, по Симоне Вейль, это трудная работа над собой, болезненное очищение себя, уничтожение собственного рабского «я». Но только через такую боль, из глубины человеческого несчастья, через Гефсиманский сад каждого из нас можно выйти к подлинной реальности. Можно сказать, что Симона прощупывает неуничтожимую точку в человеке, «где не я живу, но живет во мне Христос». Симона ни на минуту не сомневается в любви Бога к человеку. Точкой же пересечения двух координат является крест.
В одной из ее статей «Любовь к Богу и несчастье» она описывает страдания узника концлагеря. Она говорит о несчастье как о злосчастье — о том, чего нельзя искать, но любого человека оно может постигнуть в любой момент:

«Несчастный, как ребенок, спрашивает у людей, у вещей, у Бога (даже если он не верует), у кого угодно. Почему именно ему нечего есть, почему его вгоняют в могилу непосильным трудом или жестоким обращением, или почему его вот-вот застрелят, или почему он болен, или почему он в тюрьме... Странно, что у нас не вызывают вопроса несчастья ближних, кроме разве что немногих, самых близких людей. В лучшем случае мы однажды зададим его в рассеянности. Но кто сам в несчастье, в том этот вопрос забит как гвоздь, он кричит непрестанно: почему? почему? почему? Сам Христос выкрикнул эти слова: “Почему Ты Меня оставил?” (Мф 27:46; Мк 15:34)».

Еще одним способом прорваться к благодати Симона называет красоту — то прекрасное, что дает нам живое ощущение присутствия блага. Она говорит о том, как расточительно пренебрегать красотой мира. Такую неблагодарность за творение Симона считает преступлением.

Но как бы человек к этому ни шел — мир может быть спасен лишь Божьей благодатью. Поэтому так важно каждому человеку открыться Богу и принять, достичь благодати, пределом которой является крест, невинная жертва. Только крест и может быть ответом на зло мира сего.

Симона Вейль и мать Мария

Выстраивая алгебру духовной жизни, Симона Вейль приходит к выводу, что по-настоящему помочь глубоко несчастному человеку можно только дойдя до точки полной отрешенности, когда нам не нужно ничего для себя, и это близко позиции матери Марии (Скобцовой).

Говоря о мистике человекообщения, мать Мария (Скобцова) утверждает, что несчастному нельзя давать подачек, в каждом, кому мы хотим помочь, в первую очередь нужно увидеть человека, создание Божье. Симона говорит о том, что несчастный низведен до материи и тяжести, в нем не остается уже почти ничего человеческого — но именно человека нужно пробудить в нем. Не случайно и в концлагере мать Мария просила своих соузниц: «Не снижайте мысль...».

Мать Мария погибает в фашистском концлагере, Симона — от голода и туберкулеза. Из Америки она может выбраться лишь в Англию, где работает в организации Шарля де Голля «Сражающаяся Франция». Она работает по много часов, часто ночует на работе. Обдумывает проект восстановления Франции после победы. Продолжает разрабатывать главную тему своей социальной философии - одухотворение труда. Пишет дневник.

Как и в детстве во время войны, Симона снова ограничивает свой продуктовый паек — на этот раз до нормы, выдаваемой в оккупированной Франции. Многочасовая работа, нервное напряжение, усилившиеся головные боли приводят ее к госпитализации. В больнице ее навещает о. Лев Жилле, который только через много лет понял, что встречался именно с ней.

Несмотря на то, что Симона по-прежнему отказывалась принять крещение, в больнице ее крестит подруга — сама, водой из-под крана. Придя в сознание, Симона говорит, что ничего плохого от этого быть не может. Не случайно и перед отплытием в Америку она сказала провожавшим ее католическим друзьям: «Ну что ж, если торпеда попадет в корабль - какой это будет прекрасный баптистерий». Причиной смерти Симоны Вейль были названы туберкулез и слабость сердечной мышцы, вызванная недоеданием. Это был наиболее частый диагноз умиравших в концлагерях.

И мать Мария, и Симона считали, что церковь должна идти в мир, к человеку. Мать Мария называет это внехрамовой литургией — церковью, изливающейся в мир. При этом для обеих этих женщин участие в богослужебных литургиях было крайне значимо. Симона Вейль очень часто ходила на мессу. Она говорила: «Мое сердце принесено к Святым Дарам, стоящим на престоле».

Главным для них в христианстве было не отвлеченное богословие, а сама жизнь, в центре которой стоит жертва. Для обеих в приятности уютного мирка нет подлинной реальности.

Как и мать Мария, она фактически жила в монашеском целомудрии, осмысляя монашеские обеты во многом в духе матери Марии.

***

В мистический опыт любого человека проникнуть не так-то легко, однако именно этого хотела Симона Вейль: она боялась, что мысль, открытая ей Богом, может оказаться утраченной навсегда.