«Он был украшением Латвийской православной церкви»

Общение с Преображенским братством не ограничивалось Карсавой: отец Виктор не раз приезжал на конференции Свято-Филаретовского института в Москву, участвовал в ежегодных встречах братства, публиковался в журнале «Православная община». Там опубликованы его воспоминания о духовных учителях – архимандрите Таврионе (Батозском), архимандрите Серафиме (Тяпочкине) и схиархимандрите Косме (Смирнове).

Воспоминаниями об о. Викторе делятся духовный попечитель Преображенского братства священник Георгий Кочетков и братчики.

Священник Георгий Кочетков: Этот год – особый: в мае ушел Никита Алексеевич Струве и вот теперь отец Виктор (Мамонтов).

С отцом Виктором у нас были самые замечательные годы общения и сотрудничества, которые, я надеюсь, были очень важны и для него. В то время он постоянно участвовал в наших конференциях, которые проводил Свято-Филаретовский институт. Он не был великим мыслителем или богословом, но он был замечательным человеком и замечательным пастырем. Когда отец Виктор говорил, его всегда было очень приятно слушать, особенно его любили наши сестры. У него была хорошая, добрая русская душа, которая не часто встречается, к сожалению, особенно среди священников. Возможно, он был слишком доверчив, но это ведь тоже очень по-русски. Он действительно был образом настоящего русского священника, который можно ставить в пример другим.

Я вспоминаю, что он старался вести оглашение, но, увы, это у него не получилось – люди пользовались его мягкосердечием. Оглашение все-таки требует организованности, даже строгости. Люди, приходящие в церковь, часто бывают такими, что за ними, как говорится, глаз да глаз нужен. Искушений очень много, оглашаемые всегда люди сложные, и катехизатору нужно это учитывать. А отец Виктор был очень мягким, смиренным человеком, он не мог строго ставить границы, не умел. Ему было трудно вовремя кого-нибудь немножко поругать, как-то помочь человеку осознать себя критически.

Конечно, отец Виктор страдал за свои убеждения, подвергался давлению со стороны архиерея и не только. В общем-то его мало кто поддерживал и понимал. А с другой стороны, в конце жизни некоторые начали делать из него чуть ли не идола, чуть ли не икону, причем делали это грубо, искусственно, как-то идеологически. Но его замечательные качества и черты и так прекрасно были видны, об этом совершенно не нужно было кричать. Мне было немного жаль, что в последние годы его жизни, где-то в конце 2000-х годов, это приобрело такой оборот.

Конечно, отец Виктор был украшением Латвийской православной церкви. У меня в сердце он оставил самое теплое, близкое, родное, родственное чувство. Он всегда был в братстве как дома, а мы были у него в Карсаве как дома. Нам действительно есть за что благодарить Бога.

Иоанна Калниня: Отец Виктор болел за церковь, за ее состояние. Он старался собирать ее в тех условиях, в которые Господь его поставил. Оказавшись в деревенской церкви – в храме, где почти не было прихожан, он служил Литургию, не оставляя надежды, что Сам Господь через него будет собирать Свою церковь. Всегда был открыт к каждому человеку, искавшему путь к Богу, и при этом был очень личностным в общении: для каждого находил нужный момент и слово.

Чаще всего отец Виктор приглашал к общению после совместного служения литургии и причастия Святых Христовых Тайн. А Литургия в Карсавском храме Святой Евфросинии Полоцкой была чем-то особенным. После ранней утрени (почти по монастырскому чину), отец Виктор говорил слово перед исповедью. Затем начиналось совместное служение: отец Виктор читал все молитвы литургии вслух, четко и ясно (многие на русском языке), пели все. Когда наступал момент проповеди, в храме воцарялась тишина, ловили каждое слово. У меня неоднократно возникало чувство, что во время проповеди он смотрит прямо на меня и лично мне говорит. Но так чувствовали и в этом признавались многие.

В самые трудные моменты жизни отец Виктор говорил: «Смотри по сторонам и ищи, кому хуже, кто нуждается в помощи, — и помогай». Это был для меня первый опыт жизни не ради себя и своей семьи.

Никогда не забуду первую литургию в Карсаве: после причастия мы со старшим сыном остановились напротив открытых Царских Врат и действительно не знали, «на небе мы или на земле». Когда запели 33-й Псалом, к нам подбежали и дали в руки богослужебную книгу, чтобы мы могли прославлять и благодарить Бога вместе со всей церковью. А потом была первая беседа: отец Виктор сидел спиной к окну, лица его я не видела, только свет окружал его. Не помню, какие я задавала вопросы, но на все он отвечал одно: «Тебе нужно на оглашение». Потом я узнала, что это такое, и по доверию пошла.

Он всегда руководствовался принципом, что один христианин – не христианин. Для него это было невозможно. Пройдя оглашение, наша группа не захотела расставаться, что было так естественно, ведь мы прожили столь важный период вместе. Я часто после этого ездила в Карсаву и звонила отцу Виктору, спрашивая совета, пока однажды не услышала: «У тебя есть община, они тебя знают. Спроси у братьев и сестер». Он старался поставить человека на ноги так, чтобы тот научился жить не для себя, а мог помогать другим. И в этом он был последователем отца Тавриона, который собирал церковь в самые трудные для нее времена, уча прежде всего тех, кто мог потом научить других.

После оглашения мы вместе ходили в храм на Литургию. Отец Виктор вдохновлял нас, говоря: «Вы должны быть как закваска. Будете вместе молиться – и прихожане к вам потянутся». Раз в неделю мы встречались, читали вместе Евангелие, учились жить по нему, помогая друг другу. Помню слова отца Виктора, сказанные мне однажды и которые я не сразу поняла: «Чем чаще вы собираетесь вместе, тем лучше – в это время Царство Небесное созидается». Для отца Виктора было важно, чтобы мы, будучи христианами, несли свет в мир, как и сам он это делал по образу Христа.

В то время в Карсаву часто приезжали братья и сестры из Преображенского братства. В Карсаве проходили лагеря с детьми и подростками Братства. Братская жизнь для меня тогда была чем-то внешним, но привлекала открытостью и глубиной отношений. Однажды к нам в Ригу приезжали паломники, рассказывали о Свято-Филаретовском институте, и мне в голову пришла мысль получить духовное образование. Помню, как я приехала к отцу Виктору за благословением. Он внимательно на меня смотрел, а я не скрывала своей радости... И он благословил, сказав тогда: «Есть образование от низших, а ты сейчас идешь получать образование от высших. Не списывай, потому что оценки будет ставить Сам Господь». Поставив меня на этот путь, он был за меня уже спокоен, я это чувствовала.

Татьяна Авилова: Первый образ, возникающий в памяти о нем – встреча в храме, куда с утреннего поезда вваливалась вся наша воскресная школа и вдруг оказывалась сразу же в родном доме, в тишине и радости встречи одновременно. Шла литургия, за которой отец Виктор приветствовал всех и, конечно же, причащал. И начиналась наша совместная жизнь как увлекательная школа любви к Богу и друг к другу. Он, строгий монах и аскет, как-то умудрялся быть в самой гуще нашей жизни, наших детских и недетских проблем, которые уходили и разрешались всегда, наполняя нас благодарением Богу и тому, кто предстоял пред Ним за нас – отцу Виктору.

Мы с дочерью Аленой приезжали туда и отдельно от воскресной школы, однажды на всю Страстную неделю и Пасху. И с этим у меня возникает еще образ батюшки Виктора – зовущего всех выйти в рассвет смотреть, как играет солнце после Пасхальной службы и праздничного ночного стола…

Смены лагерей выматывали своим почти круглосуточным напряжением. И когда уезжала одна смена, а другая была еще в пути, о. Виктор звал нас к себе домой, и там мы, забыв обо всем, проживали с ним день – в его воспоминаниях, рассматривании альбомов и писем, связанных с Мариной и Анастасией Цветаевой, которая была его крестной, в неспешных разговорах. И к концу дня этой божественной внутренней тишины, которую вливал в нас отец Виктор, уходили, полные сил и вдохновения на новое служение.